Кончил. Встал. Я, связанная, лежу в грязи. Теперь он снимет колпак, пойдет выпить паги, отпраздновать победу.

    А я лежу, втоптанная в грязь, и плачу. Лишь шелохнусь - звон колокольчиков. Рабских колокольчиков.

    Вскоре ко мне подошел судья. Поднял меня на ноги. Снова «Ату!», снова удар хлыста. Я снова бросилась бежать.

    В тот вечер четырежды становилась я дичью в этой жестокой игре.

    Четырежды поймана, брошена навзничь в грязь в лагере варваров, четырежды изнасилована - даже не знаю кем.

    Когда все закончилось, Этта развязала меня, сняла с головы мешок. Так хотелось, чтобы обняли, утешили - но нет. Радостно улыбаясь, она поцеловала меня, одну за другой отвязала гирлянды колокольчиков, последним сняла колокольчик с бедра. Поманила за собой - помогать прислуживать мужчинам. Я ошеломленно подняла на нее глаза. Да как я могу прислуживать? Она что, не понимает, как надо мной надругались? Я не горианская девушка. Я - землянка. Четыре раза меня взяли силой, не спросив, сделали утехой для мужчин, неужто это не имеет никакого значения? Этта улыбалась мне. «Нет, - говорили ее глаза, - не имеет. Разве забыла? Ты - рабыня. Чего же еще ты ждала? Разве тебе не понравилось?»

    Я угрюмо опустила глаза. Да, я землянка, но я - рабыня.

    Конечно, никакого значения это не имеет - дошло до меня позже. Я - ничто. Так - вина подать, одежду зашить. Так вот в чем суть. Вот что значит быть рабыней. Как же хозяин позволил? Я же ЕГО рабыня! Неужели я значу для него так мало? Он лишил меня невинности, наслаждался мною, полностью поработил меня, заставил сдаться на милость победителя. А теперь позволяет своим людям надо мной куражиться. Неужели он меня не любит? Вспомнились его глаза - какими я увидела их за секунду до того, как, готовя на роль жертвы, мне набросили мешок на голову. «Ты ничто, - говорили эти глаза, - ничто. Ничтожная рабыня».

    Я наливала вино из бутыли в чашу одному из мужчин.

    Взглянула на него и замерла. Туника запачкана землей. Глаза наши встретились. Значит, это один их тех, кто обладал мною. А теперь я ему прислуживаю. Он смотрел на меня. Я протянула ему чашу, но он ее не принял. Глядя ему в глаза, я прижала край чаши к губам и снова протянула ему. Он все смотрел на меня.

    По окончании игры мне не позволили надеть та-тиру. Хозяин проронил короткое слово - я должна остаться обнаженной. Таков обычай - после игры девушке не позволяют одеться, выставляют напоказ ее красоту: на радость победителям, на зависть побежденному, для услаждения взоров зрителей, а еще, наверно, чтобы подстегнуть их к участию в будущих играх, пробудить дух соперничества за обладание дивным призом. Он смотрел на меня в упор.

    В бессильной злобе, тщетной ничтожной злобе рабыни, я снова прижала чашу к губам, теперь надолго, и снова протянула ему. На этот раз взял.

    И тут же, больше не глядя на меня, повернулся к приятелям. Как я его ненавидела! Надругался надо мной, а теперь я, нагая рабыня, прислуживаю ему!

    Прислуживала я в этот вечер и другим, вместе с Эттой поджидала зова, держа бутыли с вином наготове. Мы оставались в тени, поодаль от костра, за спинами сидящих мужчин. Стоило одному из них поднять чашу, как я или Этта - кто оказывался ближе - бросались наполнить ее. Обычно, прислуживая мужчинам, мы не уходили от костра, часто даже оставались, стоя на коленях, прямо среди них.