Ненавижу - крикнула я ему в лицо, отчаянно кутаясь в попону. Как это трудно - стоять обнаженной перед одетым мужчиной и сохранить достоинство, и вести себя как равная ему. Изо всех сил стискивая попону, я все туже натягивала ее на плечи. Она придавала мне смелости. Заставил меня полюбить его! Да, полюбить! И не обращает на меня внимания!

    -  Ты что, не понимаешь, - кричала я, - я люблю тебя! Люблю! А тебе и дела нет! Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу!

    Заставил полюбить себя, я потом позволил своим людям со мной забавляться! Швырнул меня им как игрушку! «Отдал меня своим дикарям! - рыдала я. - Ненавижу! Ты меня еще не знаешь! Я - Джуди Торнтон! Я землянка! Не дикарка какая-нибудь, не шлюха, чтоб утолять твою похоть! Я утонченное, изысканное существо! Я лучше вас всех! Я лучше вас всех!»

    В лунном свете ко мне потянулась его рука.

    -  Ты не смеешь плохо со мной обращаться! - не унималась я. - У меня есть права! Я свободная женщина!

    Он все стоял, протянув ко мне руку с открытой ладонью. На сколько хватит его терпения?

    Я отдала ему попону. И вот стою перед ним, хрупкая, нагая. Свет трех лун струится с вышины. Перед хозяином - его рабыня.

    Он взял попону, посмотрел на нее. Потом на меня. Я задрожала. Да, девушка должна быть наказана.

    Он поднял попону. На мгновение меня охватила радость. Вот сейчас укроет меня, защитит от чужих глаз. Может, понял, может, пожалел о своей жестокости? Может, теперь все будет по-другому? Может, в каменной душе пробудились жалость и сострадание? Может, тронула его моя любовь и теперь, благодарный, исполненный нежности, оценив величайший этот дар, он ответит мне взаимностью, тоже полюбит меня?

    Я смотрела на него полными любви глазами. И тогда он набросил попону мне на голову, несколько раз обвязал вокруг шеи, крепко затянул под подбородком и бросил меня мужчинам.

    Я лежала, завернувшись в попону, судорожно стиснув ее края. Холодно. Мерзко. Плакать нет больше сил. Мужчины, хозяева, давно спят. Я лежу съежившись, подтянув к животу колени.

    Счет времени я давно потеряла. В небесах все еще плывут три луны.

    Кое-как придерживая попону, привстала я на колени. В лагере тихо.

    Все тело ноет.

    Я подтянула попону, обнажив ногу. Осмотрела бедро. Вот оно, клеймо. Тонкий нежный цветок. А не сорвать. Не избавиться. Навеки впечатано в кожу. Выжжено каленым железом под мои истошные крики. Вот он, прелестный символ рабства. Часть моего тела. Спору нет, клеймо сделало меня куда красивее. Украшение рабыни. Но хоть с ним я гораздо красивее, оно неопровержимо свидетельствует: я - рабыня. Убежать бы! Я взглянула в сторону колючей изгороди. Но на мне клеймо. Куда же убежишь в таком мире с клеймом на теле? Разве не скажет оно всем и каждому, кому только заблагорассудится взглянуть, разве не станет непрестанно - каждый миг, каждую секунду, каждый час, днем и ночью - нашептывать: рабыня! Некуда деваться. Всего лишь чей-то нескромный взгляд - и быть мне в цепях и ошейнике. Можно украсть одежду, прикрыться, но клеймо не смоешь. Мужчины, заподозрив обман, могут отдать меня в руки свободных женщин, чтобы те, не оскорбляя моего достоинства, осмотрели мое тело. Как вознегодуют они, обнаружив клеймо на теле девушки, что притворялась им ровней! Сорвут с меня одежду, высекут - плачь не плачь, моли не моли, закуют в кандалы.