|
Но сдается мне, что эти бюст-гальтеры все ж таки успели побывать в употреблении. Новые-то жалко сжигать, да и, честно го-воря, я как-то не могу себе представить женщину, которая бы согласилась на такое бессмыслен-ное расточительство. С другой стороны, если я прав, то остается только посочувствовать несчастному бюстгаль-теру. Жил он себе, не тужил, изо всех сил – как ему и полагается – выполнял (весьма достойно, я думаю) свои бюстгальтерские обязанности, и вдруг в один прекрасный день беднягу вытаскива-ют из шкафа, обращаются с ним как с законченным негодяем, полностью отрицают самый смысл его существования и в довершение всего на глазах народа бросают в полыхающий костер. Возмутительно! И хотя между нами, разумеется, нет никакого родства, но как-то само собой я начинаю сострадать ему, как родному. Есть еще кое-что, чего я никак не пойму. Почему, спрашивается, активистки сожгли только бюстгальтеры, а вот корсеты, к примеру, не сожгли. Если исходить из того, что бюстгальтер ограничивает женщину, то уж корсет ограничивает ее никак не меньше (а может, даже и больше). Или я не прав? Но нет, корсеты никто не сжигает, как, впрочем, и туфли на каблуках, и тушь для ресниц. Пострадали только бюстгальтеры. Быть может, бюстгальтер, являясь олицетворением некоего исторического перекоса, подобно доктору Живаго, должен следовать темными коридорами сво-ей нелегкой судьбы, терпеливо снося все те немыслимые несчастья, которые выпадают на его долю? Бедняга! Вот чего бы мне точно не хотелось, так это стать такого рода «олицетворением». Уж поверьте. Нда-а, я, конечно, понимаю, что сгоревшие тридцать лет назад бюстгальтеры вряд ли за-служивают столь пристального внимания, но то и дело о них вспоминаю и задумываюсь. Навер-ное, это оттого, что у меня много свободного времени… Куда идет Котояма-сан? Однажды, описывая нечто трудновыполнимое, я выразился метафорически. «Это почти так же сложно, как научить кошку давать лапу», – написал я тогда, и после этого получил кучу электронных писем, что, мол, «моя-то кошка дает лапу запросто». Ну надо же! Кто-то даже написал, что если терпеливо и систематически обучать животное во время кормления, то давать лапу научится любая кошка. В моей жизни было немало котов и кошек, однако, как мне кажется, никому бы из них не пришлась по душе подобная муштра, ну и, кроме того, мне самому ни разу не приходило в голову заняться чем-нибудь подобным. Кот для меня прежде всего добрый товарищ и в некотором роде равноправный партнер, так что дрессировать его – это как-то не по мне. Скорее мне хочется, чтобы Котояма-сан (давайте его персонифицируем и будем называть именно так) жил достойной жизнью. При этом я вовсе не утверждаю, что коты, дающие лапу, никуда не годятся (более того, я почти восхищаюсь такими котами), просто в моем понимании Котояма-сан – это такое свободолюбивое суперсущество, и все тут. Или вот еще метафора: когда кто-то ведет себя гораздо спокойней, чем обычно, про него говорят «прямо как одолженный кот». Молодежь, правда, этого уже не понимает. Один молодой человек даже как-то меня попросил: «Не могли бы вы мне объяснить… я не совсем понимаю – зачем кому-то понадобилось одалживать кота?» И правда, зачем? К чему все это – идти к чужим людям, брать у них на время кошку? Может, это связано с народной медициной? Нет. Не связа-но. Все это для того, что избавиться от мышей. Если в доме жил кот, который искусно охотился, то соседи приходили к хозяевам и просили: «Мы страшно извиняемся, но не дадите ли вы нам ненадолго своего кота?» А кому охота работать в гостях? Раньше в старых японских домах водилась уйма мышей, и кот был чем-то вроде отряда быстрого реагирования. Когда я был маленьким, наш кот, который время от времени убивал ка-кую-нибудь мышку, обычно приходил ко мне похвастаться добычей. В общем, в доме кота це-нили, и это обеспечивало ему особое, независимое положение. |
