|
Азовкин у окна еще по-новому извернулся, но не стонал. Остальные вели себя тихо, слышалось перелистывание страниц, некоторые легли спать. Оставалось и Русанову заснуть. Скоротать ночь, не думать - а уж утром дать взбучку врачам. И он разделся, лег под одеяло, накрыл голову полотенцем и попробовал заснуть. Но в тишине особенно стало слышно и раздражало, как где-то шепчут и шепчут - и даже прямо в ухо Павлу Николаевичу. Он не выдержал, сорвал полотенце с лица, приподнялся, стараясь не сделать больно шее, и обнаружил, что это шепчет его сосед узбек - высохший, худенький, почти коричневый старик с клинышком маленькой черной бородки и в коричневой же потертой тюбетейке. Он лежал на спине, заложив руки за голову, смотрел в потолок и шептал - молитвы, что ли, старый дурак? - Э! аксакал! - погрозил ему пальцем Русанов. - Перестань! Мешаешь! Аксакал смолк. Опять Русанов лег и накрылся полотенцем. Но уснуть все равно не мог. Теперь он понял, что успокоиться ему мешает режущий свет двух подпотолочных ламп - не матовых и плохо закрытых абажурами. Даже через полотенце ощущался этот свет. Павел Николаевич крякнул, опять на руках приподнялся от подушки, ладя, чтоб не кольнула опухоль. Прошка стоял у своей кровати близ выключателя и начинал раздеваться. - Молодой человек! Потушите-ка свет! - распорядился Павел Николаевич. - Та ще... лекарства нэ принэсли... - замялся Прошка, но приподнял руку к выключателю. - Что значит - "потушите"? - зарычал сзади Русанова Оглоед. - Укоротитесь, вы тут не один. Павел Николаевич сел как следует, надел очки и, поберегая опухоль, визжа сеткой, обернулся: - А вы повежливей можете разговаривать? Грубиян скорчил кривоватую рожу и ответил низким голосом: - Не оттягивайте, я не у вас в аппарате. Павел Николаевич метнул в него сжигающим взглядом, но на Оглоеда это не подействовало ничуть. - Хорошо, а зачем нужен свет? - вступил Русанов в мирные переговоры. - В заднем проходе ковырять, - сгрубил Костоглотов. Павлу Николаевичу стало трудно дышать, хотя, кажется, уж он обдышался в палате. Этого нахала надо было в двадцать минут выписать из больницы и отправить на работу! Но в руках не было никаких конкретных мер воздействия. - Так если почитать или что другое - можно выйти в коридор, - справедливо указал Павел Николаевич. - Почему вы присваиваете себе право решать за всех? Тут - разные больные, и надо делать различия... - Сделают, - оклычился тот. - Вам некролог напишут, член с такого-то года, а нас - ногами вперед. Такого необузданного неподчинения, такого неконтролируемого своеволия Павел Николаевич никогда не встречал, не помнил. И он даже терялся - что можно противопоставить? Не жаловаться же этой девченке. Приходилось пока самым достойным образом прекратить разговор. Павел Николаевич снял очки, осторожно лег и накрылся полотенцем. Его разрывало от негодования и тоски, что он поддался и лег в эту клинику. Но не поздно будет завтра же и выписаться. На часах его было начало девятого. Что ж, он решил теперь все терпеть. Когда-нибудь же они успокоятся. Но опять началась ходьба и тряска между кроватями - это, конечно, Ефрем вернулся. Старые половицы комнаты отзывались на его шаги и передавались Русанову через койку и подушку. |
