|
- Это где? - Там же, в Ленинграде. - И что? - Первый курс кончил, а в сентябре тридцать девятого вышел указ брать в армию с девятнадцати, и меня загребли. - А потом? - Потом действительную служил. - А потом? - А потом - не знаешь, что было? Война? - Вы-офицер были? - Не, сержант. - А почему? - А потому что если все в генералы пойдут, некому будет войну выигрывать... Если плоскость проходит через прямую, параллельную другой плоскости, и пересекает эту плоскость, то линия пересечения... Слушай, Демка! Давай я с тобой каждый день буду стереометрией заниматься? Ох, двинем! Хочешь? - Хочу. (Этого еще не хватало, над ухом.) - Буду уроки тебе задавать. - Задавай. - А то, правда, время пропадает. Прямо сейчас и начнем. Разберем вот эти три аксиомы. Аксиомы эти, учти, на вид простенькие, но они потом в каждой теореме скрытно будут содержаться, и ты должен видеть - где. Вот первая: если две точки прямой принадлежат плоскости, то и каждая точка этой прямой принадлежит ей. В чем тут смысл? Вот пусть эта книжка будет плоскость, а карандаш - прямая, так? Теперь попробуй расположить... Заладили и долго еще гудели об аксиомах и следствиях. Но Павел Николаевич решил терпеть, демонстративно повернутый к ним спиной. Наконец, замолчали и разошлись. С двойным снотворным заснул и умолк Азовкин. Так тут начал кашлять аксакал, к которому Павел Николаевич повернут был лицом. И свет уже потушили, а он, проклятый, кашлял и кашлял, да так противно, подолгу, со свистом, что, казалось, задохнется. Повернулся Павел Николаевич спиной и к нему. Он снял полотенце с головы, но настоящей темноты все равно не было: падал свет из коридора, там слышался шум, хождение, гремели плевательницами и ведрами. Не спалось. Давила опухоль. Такая счастливая, такая полезная жизнь была на обрыве. Было очень жалко себя. Одного маленького толчка не хватало, чтоб выступили слезы. И толчок этот не упустил добавить Ефрем. Он и в темноте не унялся и рассказывал Ахмаджану по соседству идиотскую сказку: - А зачем человеку жить сто лет? И не надо. Это дело было вот как. Раздавал, ну, Аллах жизнь и всем зверям давал по пятьдесят лет, хватит. А человек пришел последний, и у Аллаха осталось только двадцать пять. - Четвертная, значит? - спросил Ахмаджан. - Ну да. И стал обижаться человек: мало! Аллах говорит: хватит. А человек: мало! Ну, тогда, мол, пойди сам спроси, может у кого лишнее, отдаст. Пошел человек, встречает лошадь. "Слушай, - говорит, - мне жизни мало. Уступи от себя." - "Ну, на, возьми двадцать пять." Пошел дальше, навстречу собака. "Слушай, собака, уступи жизни!" "Да возьми двадцать пять!" Пошел дальше. Обезьяна. Выпросил и у нее двадцать пять. Вернулся к Аллаху. Тот и говорит: "Как хочешь, сам ты решил. Первые двадцать пять лет будешь жить как человек. Вторые двадцать пять будешь работать как лошадь. Третьи двадцать пять будешь гавкать как собака. И еще двадцать пять над тобой, как над обезьяной, смеяться будут..." 3 Хотя Зоя была толкова, проворна и очень быстро сновала по своему этажу от стола к кроватям и снова к столу, она увидела, что не успевает выполнить к отбою всех назначений. |
