– Золотые кольца, серьги, монеты царской чеканки. Ну и деньги. Наши, конечно.

– На сколько?

– Около двадцати тысяч,– ответил я и снова обратился к следователю: – Понимаете, Евгений Родионович, можно допустить, что это наследство… Но откуда у него появился левый дефицитный товар? Значит, за Шафировым стоял еще кто-то. Он действовал не один. И мы обязаны найти, кто именно…

– Хорошо, Захар Петрович, я буду продолжать следствие по этому делу.

– Похвальное намерение,– вдруг сказал Сергованцев.– По-моему, правильная постановка вопроса. А то у нас иногда показатели, вернее, стремление иметь их в благополучном виде затмевает главное.– Я понял, что зональный прокурор солидарен со мной.– А вы,– обратился он к следователю,– активнее используйте возможности ОБХСС.

– Я это обязательно учту,– сказал Глаголев.– И еще одно, Захар Петрович. Об автомобильной катастрофе на улице Володарского…

– Ну-ну.

– Тут не тормоза. Машина новая, все в полном порядке.

– Так в чем же дело?

– Шофера уже нельзя было допускать к вожде нию. Как он прошел последнюю медкомиссию, пока не понятно…

– А людей не вернешь,– вздохнул я.

– Много жертв? – спросил Сергованцев.

– Страшная авария,– ответил я.– Перед грузовиком в центре города выскочил на перекрестке «Москвич». И водитель, вместо того чтобы затормозить, повернул на тротуар. Восемь человек. Четверо скончались тут же. В том числе – ребенок…

Об этой катастрофе вспоминали с ужасом. И будут вспоминать еще долго.

– Водителю уже за шестьдесят,– продолжал Глаголев.– Какая у старика реакция? Я беседовал с директором автобазы. Он говорит, людей не хватает…

Сергованцев сокрушенно покачал головой.

– Когда вы думаете закончить это дело?-спросил я Глаголева.

– Через неделю, наверное.

– Хорошо. Не позднее…

Когда следователь ушел, Алексей Михайлович негодующе сказал:

– Вот так и получается. В медкомиссии недосмотрели, на автобазе не хватает работников… Каждый найдет отговорку…

С зональным прокурором мы провели вместе весь день. Знакомились с делами второго следователя, были в милиции. Ходили обедать, сидели над справкой. Так и подмывало спросить, что слышно насчет меня. Но не решился.

Уехал он на следующий день. Я гадал: его посещение было рядовым, очередным наездом или связано со служебной проверкой моей персоны? Теперь все казалось подозрительным. Я с болезненной обостренностью анализировал поведение сотрудников прокуратуры, городского начальства, знакомых и друзей. Стал настолько мнительным, что в душе требовал от людей особенного отношения к себе. В безобидном юморе мне слышалась злорадная насмешка. Стоило перехватить на себе чей-то внимательный взгляд, как я уже подозревал в человеке тайного недоброжелателя. Я стал ловить себя на мысли, что, встречаясь с кем-нибудь, оцениваю: будет он радоваться, когда меня снимут, или посочувствует.

Правда, работал я с каким-то остервенением, стараясь забыться, не думать о том, что ожидает впереди. Выступал на процессах, ездил по району, окунался с головой в общественную работу и депутатские дела. В конце дня бывал выжат как лимон и, приезжая домой, наскоро проглотив ужин, валился с ног. С Дашей мы виделись очень мало. Наши отношения оставались такими, какими она их сделала с первого дня размолвки. Исправно готовила, стирала и гладила мои рубашки, заботилась о моем гардеробе. Но дальше этого ее внимание не распространялось. Мы были словно посторонние, по каким-то причинам обязанные соседствовать в одной квартире.