Тогда девушка перебрала всех, кто мог бы ее выручить.

Тетка? У Полины Семеновны на книжке не было и пятисот рублей…

Дядя? У того снега среди зимы не выпросишь…

Антон? С тех пор как Ремизов бросил ансамбль, он сам крепко сел на мель…

Подумала Нина и о родителях. Ей стало еще тоскливее и страшнее…

Мать всю жизнь была учительницей. В последнее время ее замучил радикулит, и все же она не шла на пенсию, считала своим долгом помогать дочери. У нее болела душа за Нину, которая до сих пор так и не устроила свою семейную жизнь. Слала дочери то на новое платьишко, то на туфлишки…

Отец… Тихий, незаметный человек. В отличие от своего двоюродного брата-дантиста, его никогда не интересовали деньги. Он проработал в маленькой местной типографии наборщиком около сорока лет, не заработав не только на антиквариат – в доме не было приличного мебельного гарнитура… Какие уж там сбережения…

«За что, за что они должны получить такой жестокий удар? – терзалась Нина.– Единственная дочь – в тюрьме! Из-за кого? Из-за этой противной Крюковши! Подавай ей, видишь ли, роскошную квартиру в центре! Может, она еще захочет, чтобы ее муженька пристроили в Москве? Министром?!»

Ах, как сладко, когда есть на кого обратить ненависть! Тогда и отчаяние переносится легче…

Промучившись пару дней, Мажарова пришла к выводу: почему, собственно, она должна возвращать Крюковой деньги? Почему?

Нина припомнила наставления Вольской-Валуа, которая учила: если хорошенько поразмыслить, то даже из безвыходной ситуации можно извлечь выгоду.

И девушка решила: одним выстрелом надо убить двух зайцев. Правда, был риск. Большой риск.

А что поделаешь, когда обстоятельства вынуждают? Голова-то одна…

Валентина Павловна эти два дня не жила – она пребывала в золотисто-розовом сне. Наконец-то ее мечта сбывалась. Жить в новом доме на Сиреневой набережной – это уровень! Престижно! Ни один из их знакомых не мог даже и подумать об этом…

Крюкова обошла все мебельные магазины. И уже твердо знала, в какой комнате что будет стоять. В столовой – очень милый гостиный гарнитур югославского производства. Не полированный, но с резьбой! Крик моды! Для спальни, по ее мнению, вполне подходила финская мебель. Темных тонов. Игорьку тоже имелось что купить. Не дорого, но со вкусом.

Проинспектировала Валентина Павловна и магазины тканей, ковров, посуды. В глазах у нее стоял туман красок, форм, силуэтов… Мысленно прикидывая, во что обойдется оборудование будущих апартаментов, она понимала: сбережений не хватит. Но были ведь родные, друзья. Одолжат. А отдавать… Что ж, теперь она заставит Юлика поскорее закончить докторскую, опубликовать наконец монографию, которую он никак не отнесет в издательство. И вообще убедит его, что пора уже занять такой пост и положение, на которое ее муж имеет полное право.

Крюкова верила: с переездом в девятиэтажку жизнь их должна перемениться коренным образом.

Ее так распирало, что она не выдержала и похвасталась перед соседкой. Потом, засев за телефон, обзвонила кое-кого из приятельниц, сообщив, что на днях получит квартиру. Когда ее спрашивали, где именно, она с гордостью отвечала, что на Сиреневой набережной. Приятельницы охали, поздравляли, а Валентина Павловна торжествовала, радуясь произведенному эффекту.

Во время одного из таких телефонных разговоров раздался звонок в дверь. Долгий и настойчивый.

Крюкова открыла и, когда увидела на пороге Мажарову, то невольно отшатнулась: на Нине, что говорится, лица не было.

– Вы одна? – бледными дрожащими губами произнесла девушка.

– Да… А что случилось? – У Валентины Павловны нехорошо екнуло в груди.