Элизабет тоже решила оставить все на волю последнего визита Мартина. Утром, проснувшись рано после беспокойно проведенной ночи, она постаралась хладнокровно справиться с возбуждением.
Поэт явился в тот же час, что и накануне. Она приняла его спокойно и приветливо в музыкальном салоне. Они обменялись будничными вопросами и ответами. Поэт начал бой первым.
— Могу ли я спросить, Элизабет, прочитали ли вы мое приношение?
— Вы хотите, чтобы я поблагодарила вас?
— Я этого не говорил. Но я создал это небольшое поэтическое сочинение, полный сомнительной надежды, что оно будет понято вами. Припоминаете, я уже однажды вечером рассказывал вам о нем?
— Я помню, и я думала о том, читая ваши стихи. Еще я с радостью вам скажу, что не читала ничего лучше. Вы пользуетесь словами и рифмами как ювелир, работающий с золотом.
— Вы очень добры…
— То, что я была несколько удивлена содержанием ваших стихов, думаю, вам и без того ясно…
— Я понимаю, хотя…
— Никаких «хотя»! Я и не знала, что относительно вещей, сказанных вами, разрешено больше, чем только о них думать.
— А думать о них разрешено?
— Вы софист! Но если вы спросите меня, то да, думать разрешено обо всем.
Возникла пауза. Элизабет нервно рылась в стопке нот. Мартин медленно, хотя и взволнованно, ходил по комнате и наконец остановился у окна. Его голос звучал робко и напряженно:
— Элизабет! Можно мне задать вам один вопрос?
— Спрашивайте!
— В тех словах и рифмах правда?
Пианистка тоже встала и неуверенно прошлась по комнате. Она снова услышала голос Мартина:
— Вы не хотите мне ответить?
— Нет, на этот вопрос я отказываюсь отвечать.
— Тогда… Видите ли, для меня будет невозможно когда-либо снова увидеть вас, если я не получу ответа.
— Я знаю.
— И тем не менее отказываете мне в ответе?
Она молчала.
— Элизабет!..
Она снова принялась ходить взад и вперед. Он последовал за ней и остановился рядом, взглядом принуждая ее тоже остановиться.
— Я надеюсь, вы не станете угрожать мне в моем собственном доме, господин Мартин?
— Не знаю. Вы возбуждаете меня так сильно и можете оказаться совершенно беззащитной, если я сейчас схвачу вас, прижму к себе и покрою поцелуями…
— Стоп! Стыдитесь, вы угрожаете мне.
— Я не хотел угрожать вам, вы прервали меня. Я собирался задать вам еще один вопрос. Знаете ли вы, что в этот момент перед вами стоит единственный, тот единственный человек, кто понимает вас?
— Да, тут я вам верю.
— Ну, этим вы ответили и на мой первый вопрос… А теперь последний: вы играете сейчас комедию, или вы всерьез прогоняете от себя того единственного человека, который один в состоянии понять ваше искусство и ответить улыбкой на каждое движение вашей души? Того, кто один смеет отважиться напомнить вам о братстве необыкновенных душ? И кроме того: могли бы вы представить себе, что он живет где-то как ваш враг или совершенно чужой вам человек, он, кто через родство душ и равенство духа знает вас до самой последней вашей тайны и понимает вас?
Мартин даже испугался, когда Элизабет внезапно разразилась в этот момент коротким, но громким смехом. Он почувствовал на себе ее взгляд — взгляд, о котором мечтал уже многие месяцы, терзаясь сомнениями. Он протянул к ней руки, но она быстро увернулась от него и оттолкнула его обеими руками.
— Оставь, оставь! — зашептала она, задыхаясь. — Я боюсь тебя сегодня. Оставь меня, я приказываю тебе!
— Ты играешь со мной, Элизабет!
— Нет-нет. |