– Привет, Робби! – приветствовал девушку Джонсон. – А вы, конечно, Том? – Он пожал Тому руку, глядя ему прямо в глаза. – Друг. Роберта рассказала мне, что вы оказываете ценную помощь газете. Наш «Независимый голос» должен иметь успех, это крайне важно.

– Вряд ли моя помощь так уж ценна, но я стараюсь.

– Отлично, отлично. Нам надо побольше таких молодых людей в университетах. Когда я пройду в сенат, мы позаботимся о том, чтобы указать молодежи правильное направление. Надеюсь, ты голосуешь за меня. – И Джонсон вскинул голову, одновременно выражая уверенность, что иначе и быть не может, и притворным недоумением во взгляде, выражая сомнение – а, может быть, юноша собирается голосовать против него. Восхищенный этой пантомимой, Том энергично закивал, и оба заулыбались.

– Очень важно, – продолжал Джонсон, – чтобы наша газета оказала воздействие на бывших питомцев университета, рассеянных по всей стране. Многих не очень волнуют выборы в сенат, и газета должна стимулировать их интерес. Некоторые из них помогут и субсидиями. И тогда мы сможем организовать большое предвыборное собрание, чтобы вдохновить молодежь. Молодежь – это все. Я приеду на это собрание, произнесу речь и отвечу на вопросы. Если вы поможете этому делу, то вы просто молодчина.

– Это большая честь для меня, – с радостной улыбкой ответил Том.

– Ну, что ж, – сказал Джонсон, – уже время ленча. Когда-то я с женой жил в этих краях, и хозяин закусочной – мой приятель. Он ждет нас. У него есть отдельные кабинки в задней комнате, так что мы можем посидеть там за гамбургером. Поехали!

Они втиснулись в машину Джонсона, набитую брошюрками и памфлетами, проехали мили две и остановились у харчевни посреди высокого кустарника. Они вошли через задний вход, толстый человек в засаленном переднике принес им гамбургеры и кока-колу и вышел. Они остались одни в тесной комнатке – с потолка свисала полоска липкой бумаги для мух.

– Не очень-то роскошно, – засмеялся Джонсон, – зато ни газетчики, ни почитатели меня здесь не славят. – Он положил перед Робби блокнот и ручку. – Ну, записывай то, что я буду говорить. Кое-что вы можете включить в свои передовые. Но, – взгляд его стал пронзительным, – не упоминая моего имени. Категорически. Я не связан с вашей группировкой. Я – приверженец одной партии, той, что выдвинула меня в сенат. Против меня могут начать грязную кампанию. И так с самого начала моей политической карьеры меня обвиняют в связях с ку-клукс-кланом. Да что говорить, еще со студенческих лет! Меня не любили ни либералы, ни профессора колледжа, ни толпа обывателей. Многим я был не по душе, и мои речи перевирали и перетолковывали. И мои передовые – я работал в газете, вот как вы сейчас, но я никогда не принадлежал к клану, никогда!

Робби возразила задумчиво:

– А мне кажется, я понимаю, почему вас обвиняли в принадлежности к клану. В его программе есть разумные вещи. Америка наводняется чужаками, в их душах нет ни зернышка американизма.

– Ты права, – сказал Джонсон, улыбнувшись Робби. – Но, если хочешь быть избранным, говорить об этом нельзя. Клан ведь действительно заходит слишком далеко. Упаси Бог, я не призываю линчевать черных и я не антисемит. Но знаете ли, – сказал он задумчиво, – надо ознакомиться со всеми точками зрения. Я с юности читаю Хоббса, Ницше, Адама Смита, Шопенгауэра, у всех можно найти полезные идеи.