– И то верно. Слышь, Хеннок, сгоняй-ка к Плющикам…

    Прозвучавшие имена показались Шаху смутно знакомыми, но попытка вспомнить что-либо поподробнее немедленно аукнулась еще более жутким приступом головной боли.

    – Но я ж тоже хочу видеть…

    – Цыц! – прикрикнул второй голос. – А ну дуй… Когда старшие говорят.

    До Шаха донесся дробный топот, после чего на некоторое время воцарилась совершенно замечательная, можно даже сказать, блаженная тишина.

    В какой-то момент Шах даже попытался провалиться обратно в забытье, из коего его вывело нечто холодное и мокрое, настойчиво тыкавшееся прямо в губы.

    – Откушай огурчика-то, – настырно бормотали сверху. – Он хороший, огурчик-то. Враз полегчает.

    Невероятным усилием Шах сумел разжать стиснутые намертво зубы и даже слегка прикусить просунувшийся между них предмет.

    Первая капля холодного огуречного рассола, попавшая на раскаленную пустыню языка, должна была, по идее, немедленно испариться. Но за ней последовали другие, которые проделали в пересохшей гортани Шаха восхитительно влажную дорожку.

    – Ы?

    Так и не выпустив из зубов огурец, Шах медленно сел и попытался приоткрыть глаза.

    Собравшиеся в комнате, числом не менее десяти, дудинцы переглянулись между собой и дружно начали выпихивать вперед дядюшку Подсмейла Корюшку.

    – А… А чего я… – вяло попытался отбиться он.

    – Тише! – зашикали на него. – Договорились же.

    Одарив своих сообщников особо многообещающим взглядом, дядюшка Подсмейл встал перед Шахом, терпеливо дождался, пока тот сфокусирует на нем взгляд замутненных голубых глаз, набрал в грудь побольше воздуха и начал:

    – Дорогой Шах! Нет таких слов, какими мы, твои односельчане, могли бы выразить переполняющее нас восхищение. Своим геройским – да, я не побоюсь этого слова, ибо другое здесь неуместно, – именно геройским поступком ты потряс наши души до самого их основания. Никто из нас, – Корюшка широким жестом обвел комнату, – даже и помыслить не мог о том, чтобы в одной деревне с нами мог родиться и вырасти человек, способный на такое! Мы все, как один человек…

    – А?

    Дядюшка Подсмейл на миг запнулся.

    – То, что ты совершил, – снова начал он, старательно пытаясь перекрыть нарастающее за спиной хихиканье, – навсегда…

    – А-а… Я что-то совершил? – заплетающимся языком осведомился Шах.

    В комнате повисла мертвая тишина.

    – Кхы-кхы-кхы, – нарушил ее стоящий справа от Корюшки Нитрам Рожь, старательно пытаясь запрятать за кулаком растекающуюся до ушей ухмылку. – Вообще-то ты…

    – Совершил самое великое на моей памяти деяние, – возвысил голос дядюшка Подсмейл, краем глаза с ужасом наблюдая, как трясущийся от хохота Нитрам перегибается пополам.

    – Ты принес нам самый дорогой дар, который только есть на этом свете – свободу!

    – Какую… свободу? – выдохнул Шах.

    Даже сквозь туманную завесу продолжавшейся головной боли до него начало доходить, что вокруг происходит что-то глубоко не то.