|
- Будь крепче! Идем, кабаки отперли. - Иду, голубь-голубой... Иду, а тяжко идти... 2 Кабак гудел. Широкая дубовая дверь раскрыта настежь... Едкий воздух сивушного масла, спирта, потных тел, подмоченных лохмотьев и рубищ не давал дышать непривычному к кабацким запахам. Светлело в бревенчатой обширной избе с заплеванными стенами и чавкающим от грязи земляным полом. За стойкой на стене висела желтая бумага с черными крупными буквами. В стороне в железном подсвечнике на ржавом кронштейне горела оплывшая сальная свеча, мутно при утреннем свете скупым огоньком пятная бумагу. Каждый, кто смотрел на бумагу, мог прочесть: "По указу царя и великого князя Алексея Михайловича всея Руси и великия и малыя - питухов от кабаков не отзывати, не гоняти - ни жене мужа, ни отцу сына, ни брату, ни сестре, ни родне иной, - покудова оный питух до креста не пропьется". Казак по-особому зорко оглянул обширный сруб с курным, как в овине, бревенчатым потолком. Его взгляд скользнул в глубину кабака, где за перерубом с распахнутой дверью выглядывала без заслона с черным устьем большая печь. Казак высматривал истцов [истцы - сыщики]. Лицо его стало спокойно, он повел широким плечом, положил на стойку деньги: - Косушку и калач! Женщина задремала, вскинула сонными руками, казак поддержал ее, но жупан распахнулся и голое, плотное тело, запачканное землей, открылось. Целовальник, косясь на саблю казака, на окровавленные руки, подал откупоренную косушку, положил калач, густо обваленный мукой. - Где экую откопал? Женщина вздрогнула и, схватив было, уронила калач. Казак нахмурил густые брови, но спокойно ответил: - Пропилась, лихие люди натешились да раздели... Подобрал вот, вишь, согреваю. Целовальник сощурился, недобрым голосом прибавил: - Спаси бог! Житья не стало от лихих людей. Почесть, что ни ночь Москва горит... Сквозь слюдяные, проткнутые во многих местах окна чирикали воробьи, слышался звон и громыхание каких-то тяжелых вещей, которые не то катили, не то везли. - Немчин опять на государев двор пушку тянет... - Молыть надо: Кукуй [слобода, где жили немцы] - подь на Кукуй! - А не скажу того - кнута пробовал! - шутили в глубине кабака у двери в прируб, на бочках огромных и пузатых, оборванцы-питухи. Они сидели в обнимку с женщинами, столь же неприглядными, как и мужчины. Женщины лезли одна к другой и спорили. Целовальник крикнул: - Драться, жонки, вольготнее на улице! - А ты там стой! Она у меня Микешку отбила, а Микешка мою кику [женский головной убор] спер... - Ой, ой! Да она, вишь ты, не посадская жонка? - Матренка-то! Она, ведомо всем, кабацкая боярыня! - Ха-ха-ха! - А кика твоя с жемчугом аль с венисами? [венис - гранат] - Кика у меня от бабки! - Знаю теперь - ха-а-а-рошая. |
