|
.. - Жмись крепко и молчи! - Ужо я сарафан брошу! - Душегрею, сарафан - все. Целуй! От лишней думы без ума нет проку! - Родной! Голубь-голубой! - Эх, Ириньица! Ты новой разбойной струг... Не попусту я шел за тобой. - Родной, дай ты хоть ветошкой завешать бога! Слаще мне будет... - Молчи, жонка! 3 Проснулся казак от яркого света свечей. За столом под образами сидел голый до пояса юродивый. Женщина исчезла. Казак сказал юроду: - Ты чего в красный угол сел? Наливая водки в большой медный кубок, юродивый ответил: - Сижу на месте... В большой угол сажают попов да дураков, а меня сызмала таковым именем кличут. - Ну, ин сиди, и я встаю! А где Ириньица? - Жонка в баню пошла, да вот никак лезет... Женщина вернулась румяная, пышная и потная, на ней был надет отороченный лисьим мехом шелковый зеленый кортель-распашница, под кортелем голубой сарафан, рубаха шелковая розовая, рукава с накапками - вышивкой из жемчуга. - Проспался, голубь-голубой, мой ты голубь!.. - Улечу скоро! - Гость встал, под грузным телом затрещала дубовая кровать. - Матерой! Молодой, а вишь, как грузишь, - не уродили меня веком таким грузным, - проворчал старик. - Я вот вина принесла да меду вишневого! А улетишь, голубь-голубой, имечко скажи, за кого буду кресты класть, кого во сне звать? - Зовут-таки меня Степаном, роду я - издалече... - Оденься-ко, Степанушка! Чья это кровь на тебе? Смой ее с рученек да окропи, голубь, личико водой студеной... А я на торгу была... Все проведала, как наших стрельцов, что у моей ямы стояли, истцы ищут: всю-то Москву перерыли, да не дознались... Жон стрелецких да детей на спрос в Земской приказ поволокли. - Бойся, жонка! Тебя признают - худо будет... - Ой ты, голубь! Жонку на Москве признать труд большой - нарумянилась я, разоделась купчихой, брови подвела, нищие мне поклоны гнут, жонку искать не станут... Будто те собаки в яме съели, и меня бы загрызли, да стрельцы, спасибо, угоняли псов: "Пущай, говорили, помучится". - Худо, вишь, на добро навело... - проворчал юродивый. - И слух, голубь, такой идет: жонку собаки растащили, а начальник стрелецкий - вор, ушел сам да стрельцов увел. По начальнику, родненький, весь сыск идет... - Женщина говорила нараспев. - В долгом ли обмане будут! В долгом - ладно, в коротком - тогда пасись... Ну, да сабля точена, елмань у ней по руке; кто нос сунет - будет знать Стеньку... - Ой, да что я-то? Воды забыла! - Женщина ушла, вернулась, шумя медным тазом. В правой руке у ней был кувшин серебряный, плескалась вода. - Умойся, голубь-голубой! - Эх, будем гулять, плясать да песни играть! Ладно ли, Ириньица? - Ладно, мой голубь, ладно! - Вот и кровь умыл - пропадай ты, Москва боярская! - Уж истинно пропадай! Народ-от, голубь, злобится на родовитых, кои ближни царю, на Бориса Ивановича да на думнова дьяка Чистова, на Плещеева (*5), судью корыстного: много народу задарма в тюрьме поморил. |
