ИОСИФ. Арраффи! Я рад тебя видеть!

АРРАФФИ. Ты уверен? Только что ты выглядел не веселее мумии.

ИОСИФ. Есть немного.

АРРАФФИ. Что беспокоит тебя?

ИОСИФ. Это дурацкое веселье сводит меня с ума. Мириады людей спешат туда, на праздник, словно овцы за слепым пастухом. Пляшут. Поют.

АРРАФФИ. Будет тебе, Иосиф. Тебя злит, что священники отнимают этих певцов и плясунов у тебя и у твоих повседневных трудов.

ИОСИФ. Трудиться, что-то менять, преображать мир — вот источник радости и восторга в жизни человека. А это пьяное веселье — не настоящая радость!

АРРАФФИ. Быть может, для них — настоящая. Все, что они знают о твоих великих планах преобразить мир — то, что им от этого прибавится работы. Ты не знаешь этих людей. Задавался ли ты когда-нибудь вопросом, что они думают, когда оканчивают свои труды? Ты удивишься, если когда-нибудь узнаешь… Пусть они в свой день повеселятся и пошумят. Завтра они вернутся к трудам. Твои дела будут исполнены вовремя.

ИОСИФ. Я вижу, что пустыня тебе по душе. Чем ты там занимаешься?

АРРАФФИ. Столь же важными делами, как те, которыми я занимался здесь. В погожие дни я лежу голым на песке и смотрю, как восходит и заходит солнце.

ИОСИФ. А ночью — спишь?

АРРАФФИ. Не всегда. Иногда я считаю звезды.

ИОСИФ. Но ты в мире со всем миром и с собой. Прекрасно это — достигнуть подобной благодати.

АРРАФФИ. Довольствоваться созерцанием солнца? Ты думаешь, что это когда-нибудь удовлетворит тебя?

ИОСИФ. Нет. Мне нужно овладеть им, обуздать его, приказать ему исполнять мои повеления.

АРРАФФИ (с сухим юмором). Тогда заставь его немного поубавить свой жар над моим участком пустыни в жгучие полуденные часы.

ИОСИФ. Как пожелаешь.

АРРАФФИ. И прежде всего, заклинаю тебя, пусть рассветы и закаты всегда сияют великолепными красками.

ИОСИФ. Возьму на заметку.

АРРАФФИ. Ты почти убеждаешь меня поверить, что способен на это.

ИОСИФ. Я должен править этой землей, как солнце правит небесами, чтобы она стала прекрасным и великолепным местом, где люди больше не пресмыкаются в скверне, нищете и невежестве, но ступают, подобно богам.

АРРАФФИ. Солнце и ты!

ИОСИФ. Да. Солнце и я! Прекрасный новый мир, Арраффи, где искусство, философия, наука — все процветает под началом одного благосклонного и разумного правителя.

АРРАФФИ. Правители у нас всегда есть, но когда же они были благосклонными и разумными одновременно? Где мы найдем такую диковинку?

ИОСИФ. Это я.

АРРАФФИ. Ну разумеется. Как же так вышло, что ты не подвержен слабости и развращенности, как остальные?

ИОСИФ. Я правлю Египтом по воле Иеговы. Сила, вложенная в меня — выражение Его великого замысла. Я — орудие, через которое Он достигает этого.

АРРАФФИ. Ах, Иосиф, не приписывай свои добродетели Иегове. Он в этом не нуждается… Удивительный ты человек. Ты не готов сказать: «Я велик, потому что я велик». Скорее ты скажешь: «Я велик, потому что со мной Иегова». Короче, ты готов принимать хвалы за все, кроме себя самого… Довольно об этом. Слышал я, что у тебя есть какой-то дерзкий тайный план по инженерной части.

ИОСИФ. Не такой уж тайный, если о нем слышал отшельник из пустыни.

АРРАФФИ. Мне говорят о том, о чем я желаю знать. Но кое-что смущает меня. Похоже, существуют два плана, и один изменяет другой.

ИОСИФ. Или, быть может, один маскирует другой?

АРРАФФИ. Значит, это так.

ИОСИФ (открывает ящик стола и извлекает несколько карт и чертежей). Потифар знает, что я тружусь над планами построить житницы, и он думает, что этим исчерпываются мои труды. Но уже почти год я тружусь над этими чертежами — чертежами, которые…

АРРАФФИ.