Может быть, мне не стоит так уж строго судить Мэрилин. Вполне возможно, у нее есть свой пиар-менеджер, который запрещает ей говорить с журналистами о движении за гражданские права. «Они здесь не за тем, чтобы слушать твое мнение о политике», – так говорит Хейзел Уикс, мой пиар-менеджер.
Не исключено, что Мэрилин тоже «рекомендуют» держать рот на замке, если в разговоре поднимаются темы посерьезней сплетен из колонки Уолтера Уинчелла или раздела «Общество» журнала Jet.
Поначалу я пишу для Мэрилин совсем короткие послания. Не более чем нацарапанные от руки записки, к которым Мэрилин, кажется, питает слабость. Но в них нет ничего такого, что не напечатали бы в журнале DownBeat[9].
Самолет остановился. Все готовятся к выходу. Нас ждет пересадка в Лондонском аэропорту и следующий рейс.
Я закрываю сумку и проверяю, что замок защелкнулся. Мне бы не хотелось потерять ни одного письма. Как из тех, что прислала мне Мэрилин, так и из тех, которые я собираюсь отправить ей.
На взлетно-посадочной полосе нас уже поджидают репортеры. Не целая толпа, но достаточно фотографов и журналистов, чтобы все (кроме меня) заулыбались, в том числе и Норман. Должна признать, я рада видеть его улыбку. В последнее время они с Лореттой, его женой, часто спорят насчет ухода за дочерью-инвалидом. Как-то раз он даже разрыдался у меня на глазах, немало меня шокировав. Я не думала, что он вообще умеет плакать.
– Впечатляет, не правда ли? – Норман, стоящий рядом со мной, подбородком указывает на двух фотографов в бейсболках с надписью «Пресса» и с блокнотами в руках, спешащих к нам. – Хорошо, что мы прилетели в Лондон. Здесь живут настоящие поклонники джаза, – добавляет он и направляется к фотографам. Вокруг постепенно собирается толпа – случайные прохожие пытаются сообразить, кто он и почему путешествует с неграми, я полагаю. Потом они замечают в руках членов группы музыкальные инструменты.
Я слышу, как Норман громко и четко произносит:
– Эти гастроли – наша давняя мечта.
Приближаются и остальные: Джорджиана, участники «Трио Оскара Питерсона» (Оскар, мой муж Рэй, с которым я больше не живу, и Ирвинг Эшби), а также Флип Филлипс, Лестер Янг, Хэнк Джонс и Макс Роуч. Но нам особенно нечего сказать репортерам.
Потом нас ведут по длинному коридору в помещение, на двери которого висит табличка с надписью «Таможенная служба Великобритании».
– Почему мы не встали в очередь с другими пассажирами? – спрашиваю я Джорджиану, пока мы пытаемся угнаться за мужчинами.
– Может быть, деятелей искусства пропускают отдельно, – неуверенно отвечает она.
В комнате нас встречают несколько мужчин за длинной стойкой, одетых в униформу и белые перчатки, с суровыми выражениями на лицах. Норман болтает о чем-то с Оскаром, встав в начало очереди, но их прерывают.
– Парень, – один из мужчин в униформе тычет пальцем в Оскара, – положи сумку на стол и открой.
Разговор резко обрывается. Это слово – «парень» – пропитано хорошо знакомым презрением. Наши товарищи по группе напрягаются. Мы с Джорджианой машинально хватаемся друг за друга. У нас чутье на неприятности.
Британские таможенники роются в наших чемоданах, сумках и кейсах с музыкальными инструментами.
– Выверните карманы.
Члены группы подчиняются.
– У вас есть при себе что-нибудь запрещенное?
– Вы всем задаете этот вопрос? – интересуется Норман ледяным тоном. Проверка перестала быть рутинной.
– Неужели это обязательно? – добавляет Оскар, но таможенники его игнорируют.
Норман спрашивает:
– Почему вы не досматриваете багаж других прилетевших американцев? Только у негров. |