Я делаю шаг вперед и кладу свою сумку на стойку, но один из таможенников поворачивается и шепчет что-то на ухо другому.

– Вам придется пройти личный досмотр.

– Что? – громко говорит Джорджиана. – Что вы собрались с ней делать?

– Вам тоже, мисс.

Норман немедленно подходит ко мне.

– Что вам нужно от этих женщин?

Меня всю трясет. Мы проделали такой долгий путь и столкнулись с подобным отношением. Мое сердце разбито, и мне хочется брызгать слюной от злости.

– Хотят их обыскать, – шепчет Оскар.

– Концерты отменяются! – кричит Норман. – Если нас встречают таким образом, мы отменим концерты. Все до последнего.

Он закрывает оставшиеся на стойке сумки, чемоданы и кейсы. Потом раздает вещи владельцам.

– Идемте. Идемте отсюда.

Из кабинета позади выходит еще один таможенник и подходит к Норману, подняв руки в извиняющемся жесте. Они отходят в сторону на пару минут, после чего нас выпускают из таможенной службы.

Хотелось бы мне сказать, что Норман всегда сохраняет спокойствие. Но, где бы мы ни столкнулись с тенью Джима Кроу[10], он всякий раз выходит из себя. Я этому рада. Самой мне не под силу закатить скандал. Я слишком много повидала. К тому же Норман – белый, он может публично возмутиться из-за дискриминации и предрассудков. Неграм это не позволено.

Европейские гастроли «Джаза в филармонии» охватывают двенадцать городов. Неделю спустя мы прибываем в Осло, столицу Норвегии, и выступаем в набитом битком концертном зале «Виктория».

«Потрясающе!», «Бесподобно!», «Невероятно!» – кричат нам зрители. Уходя со сцены, мы не можем с ними не согласиться. Что за вечер! Что за прекрасный вечер!

После выступления я сижу на обитом бархатом табурете в своей персональной гримерке. Я одновременно возбуждена и измотана, но это приятная усталость – та, которая приходит после феноменального выступления. Я чувствую себя всесильной, как стихия, пока не замечаю свое отражение в зеркале и не ахаю.

Моя подводка размазалась, а от тонального крема и вовсе ничего не осталось – я стерла его на второй песне, тогда же мои локоны распрямились из-за пота. Не осталось ничего, что смягчало мои черты. Я похожа на мокрое кухонное полотенце.

Стук в дверь. Это Джорджиана.

– Да, золотце. В чем дело?

Дверь открывается. Джорджиана заглядывает внутрь, но не входит.

– Пришел мужчина, хочет с тобой познакомиться, Элла.

– Ты смеешься? – Я в недоумении бросаю на нее сердитый взгляд. Мы всегда получаем такие просьбы после выступления и всегда отвечаем на них отказом. – Если это не Синатра, не Нэт Кинг Коул и не реинкарнация Чика Уэбба, я не стану с ним разговаривать, и тебе это прекрасно известно.

– Да, но он дружит с владельцем концертного зала, и тот попросил Нормана об одолжении. Норман согласился. Просто поздоровайся с ним, и все.

Я взмокла во время выступления. Мое тело блестит от пота, как бисерины на платье.

– Мне нужно принять душ и переодеться. – Я демонстративно вытираю лоб. – Так что нет, не сегодня. Завтра мы еще будем здесь.

– Зато он не будет. Он занятой человек. А Норман не разбрасывается словами. Я скажу, чтобы он подождал двадцать минут. – Она совсем меня не слушает. – Его зовут Ларсен. Он работает агентом для деятелей искусства: художников, скульпторов и так далее.

– Я поговорю с ним минут пять, не больше. Следи за временем.

– У тебя двадцать минут. Я пока найду, чем его занять.

Я открываю было рот в попытке объяснить, что за двадцать минут я даже с табурета не поднимусь – вот насколько я устала, – но Джорджиана уже закрыла за собой дверь.