Гошка, проводив нас до остановки, бросил в самосвал свой фанерный чемоданчик, на ходу вскочил в грязный от бетона кузов, помахал нам и был таков. А мы остались изнывать на солнце, глотая удушливую пыль проходящих машин.

Городок был маленький, деревянный — ни одного каменного дома. Пахло полынью. На обочине дороги трещали кузнечики, где-то горланил петух. Можете сделать со мной, что хотите, если я вру, но этот городок по сравнению с тем, из которого мы приехали, казался деревней, и только большие сопки у горизонта, налитые синевой хвойных лесов, да широченный плес Ангары напоминали, что здесь Сибирь…

До поселка гидростроителей нас доставила попутная машина. Мы мчались сквозь тайгу. Дорога петляла, падала в низинки, взлетала вверх. Сосны и лиственницы, густо стоявшие вокруг, неохотно уступали машине дорогу, сдвигали стволы, встречали нас то недобрым молчанием, то затаенным шумом и все время норовили хлестнуть веткой по лицу.

Но это им не удавалось: стволы разбегались по сторонам, давая место дороге. Правда, на одном слишком крутом повороте шофер не снизил скорость и машину так занесло, что Марфа едва не вылетела из кузова, но мы с Борисом вовремя ухватили ее за руки.

В поселке Борис сунул шоферу полсотни. Шофер, еще очень молодой, молчаливый, со скучным лицом, тотчас бросился к нашим чемоданам.

Когда машина скрылась в облаке пыли, Марфа вытерла платком виски и шею и устало сказала:

— Мало дал. Дал бы уж сотню.

Борис куснул губу.

— Ничего, он хороший парень.

— Может быть. Только права у него давно отобрать надо.

Я понял: продолжение ресторанной истории. Но эта стычка показалась мне мизерной по сравнению с тем, что случилось через час.

А через час, как утверждали старожилы, нам дьявольски повезло.

Угрюмый и небритый начальник ЖКО после долгого ожидания впустил нас в свой кабинет, оглядел с ног до головы, пропыленных, усталых, худющих, подпер по-старушечьи голову кулаком, тихонько вздохнул и закрыл на мгновение глаза.

Потом негромко, почти шепотом сказал, что, так уж и быть, даст нам комнату в щитовом доме. Комната, правда, не ахти какая — семь квадратных метров, вчера освободилась. Так вот, пусть мы не трезвоним вокруг, а потихоньку вселимся…

И жить бы нам в прочном деревянном доме, если бы не женщина с грудным ребенком на руках.

Она без стука вошла в кабинет, вся в слезах, издерганная, растрепанная, носатая, с худым, плоским лицом, и, даже не поздоровавшись, сразу закричала: когда начальник перестанет обманывать честных людей и переселит ее из палатки в дом, который уж месяц обещает, ведь ребеночек-то у нее больной, бронхит…

— Как только представится возможность, — сказал начальник.

— Я сытая вашими обещаниями! — закричала женщина. — Сами из коттеджа в коттедж переезжаете, а мы рабочая скотинка… — Она быстро положила на бумаги сверток с орущим ребенком и протянула к самому носу начальника ладони в буграх желтых мозолей.

— Не заслужила? Одну комнату на пять метров! У тебя такие мозоли есть? Покажи? Может, есть, да на другом месте…

— Не выражаться! — рявкнул начальник.

Я застыл, не дыша, а у Бориса округлились глаза.

— А вы ей нашу, — вдруг пробормотал он. — Мы как-нибудь так… Ничего…

Начальник резко поднял голову:

— Отказываетесь?

Марфа заерзала на стуле, закусала губы.

— Да нет, не о том он, вы не поняли его…

— Замолчи! — крикнул Борис. — Мы поживем и в палатке. Ничего с нами не сделается. Это ведь и в самом деле возмутительно: бронхит у ребенка…

Начальник внимательно посмотрел на Бориса, стряхнул с папиросы пепел и звучно отчеканил, обращаясь к женщине:

— Хорошо.