Как вое фанатики, Шишкин скромностью не отличался. Он не держал в секрете свои богатства. Когда Галан вошел в кабинет Шишкина, тот описывал Двоеглазову добытые им в командировке редкости. Он декламировал список товаров, словно поэму. Тут были нержавеющая сталь редких марок, текстропные ремни особой прочности, жаропрочные кабели, необычайный магнитный сплав, носивший пышное, даже по звуку чем-то покоряющее название — супермаллой.

— Жаропрочные кабели и супермаллой стоили мне седых волос! — кричал Шишкин, указывая на лысину. — Семь дней наскакиваю на Госснаб, они отбиваются. На восьмой строчу бумагу: если не отпустите, персонально ответите, будем на вас кляузу в Совет Министров писать. Кишка у референта оказалась тонка — не устоял.

— Где им устоять — презрительно бросил Двоеглазов. — Я эту публику знаю до последней запятой. Хилый народ!

Галан вместо приветствия весело сказал:

— Вижу, дефицитные товары накапливаешь, Федор Федорович!

Шишкин ответил, отдуваясь и вытирая лысину:

— У нас дефицитом все полки забиты. Простых материалов меньше, чем дефициту.

Галан продолжал, удобно располагаясь на стуле:

— Значит, супермаллой и жаропрочные кабели? Стоящая штука. Цеховые электрики спасибо скажут.

— Так я им и дам это добро, — равнодушно сказал Шишкин. — Они, конечно, уже разлетелись насчет кабелька, только с меня взятки гладки. Супермаллой тоже сложен на полку. Ничего, аккуратная штука, вроде простая жесть, а дороже серебра. Пусть лежит! Запас каши не просит..

Он гулко засмеялся, приглашая собеседников порадоваться его удаче. Двоеглазов звенел высоким голосом, Галан трясся жирным телом в беззвучном хохоте, потом стал протирать платком прослезившиеся глаза. Его сочувствие обмануло упоенного успехом Шишкина. Как и все на заводе, Шишкин побаивался мстительного и умного Галана, но на этот раз не сумел удержаться.

— Что это ты, Александр Ипполитович, худеешь? — пробасил он сочувственно и снова захохотал. — Смотри, изведет тебя молодая жена!

Галан смеялся еще веселее, но слишком долго, чтоб можно было поверить в искренность его смеха. Анюта была моложе его на двадцать четыре года, и Галан, еще недавно слывший мастером в обхождении с женщинами, теперь ощущал всю тяжесть этой разницы лет. Двоеглазов среди других своих достоинств приобрел умение не задевать личную жизнь опасных для него людей. Душа человеческая не цеховой план, тут приходится двигаться ощупью. Нетактичность Шишкина ему не понравилась. Двоеглазов поднялся и стал прощаться.

— Завтра же пришли официальную бумагу, что все плановые позиции удовлетворены, — напомнил он, удаляясь.

— Напишу, напишу, — согласился Шишкин благодушно. — Вам, чернильным душам, только формочки заполнять. Вот полюбовался бы на полки, сам увидишь, что удовлетворено, чего нет. — Он обернулся к Галану. — С чем пожаловал, Александр Ипполитович?

Галан сказал, темнея:

— Буду ругать тебя по общественной линии. На плохую дорожку становишься — таишь свои художества,

— Что так? — спросил Шишкин. Он был в затруднении: то ли сразу рассердиться, то ли погодить?

Галан стал объяснять. Вчера он слышал разговор в отделе кадров — Шишкин троих работников выгнал. Нехорошо это, надо прямо сказать, нехорошо!

Шишкин начал сердиться. Правильно, выгнал. И в дальнейшем будет выгонять: пьяницы ему не нужны. А какое, собственно, отношение имеет к этому Галан? Он ведь не профсоюзный работник!

— Очень близкое отношение, — возразил Галан, хитро поблескивая глазами.