— Кое-что это вам даст, товарищ Лесков, — заверил плановик и торжественно добавил: — Вот видите, имеются законные пути для полезного дела, незачем анархию разводить.

Обрадованный Лесков побежал к Щукину подсчитать, во что выливается неожиданный «подарочек». Кое-что, точно, он давал — больше тридцати тысяч в месяц. Лесков попенял Щукину, что до сих пор не применяли этого спасительного коэффициента.

Старый плановик ответил тонкой улыбкой.

— Даниил Семенович до сих пор не разрешал применять его. Он ведь считает так: приборы заводские, схемы книжные — где тут новаторство? Просто вы ему нравитесь, Александр Яковлевич.

Еще больше поразил Лескова Крутилин. В лабораторию снова примчался Жариковский и сообщил удивительную новость. Крутилин предложил ему составить процентовку работ, проделанных лабораторией. Директор так и выразился: «Ладно, ужимать их не будем, кое-что они делают». — Я составил перечень работ на семьдесят пять процентов сметы, — с жаром делился Жариковский. — Тимофей Петрович, однако, переправил семерку на пятерку, всего вышло пятьдесят пять. Я очень рад, Александр Яковлевич, что кончились недоразумения. Тимофей Петрович очень вас ценит!

Жариковский шумно радовался, он сразу забыл о том, как его недавно принял Лесков и что пришлось ему выслушать о себе. Он видел в подписанном акцепте залог будущего мира. Но Лесков вылил ушат ледяной воды на разгоряченную голову Жариковского. Лесков холодно возразил:

— Вы думаете, Крутилин взялся за ум, потому что оценил автоматику? Боюсь, вы заблуждаетесь, товарищ Жариковский. Вы же сами говорили, что вас вызывал Бадигин. Крутилин боится, что его разнесут в пух и прах на предстоящем партсобрании. И, между прочим, он не ошибается.

Жариковский удалился, растеряв принесенную с собой радость. Он понимал: если Лесков обрушится на Крутилина, ему, Жариковскому, придется всех горше! Крутилин грозен, Лесков бесстрашен, подерутся они — клочья посыплются с него. Он уже жалел, что взобрался на высокую должность начальника службы автоматики. Лучше было пойти мастером в цех: нормированный день и лупят не так больно.

— Подам заявление, пока Лесков под монастырь не подвел, — шептал он горестно. Он вспоминал, как радовался еще недавно своему возвышению и как все его надежды на безбедное и спокойное существование лопнули. — Честное слово, подам!

День проходил за днем, и напряженная работа большого коллектива приносила свои плоды — один регулятор за другим сдавался в эксплуатацию. Наступил день, когда на щите последнего регулятора повисла пломба, поставленная приемщиком — службой автоматики фабрики. День этот был не лишен парадности. Парадность в последнее время стала системой. На верхней площадке часто появлялось начальство разных рангов и калибров, свое и чужое, — все предприятия в Черном Бору интересовались положением в измельчительном цехе: это был первый опыт автоматизации. Внешне все оставалось по-старому. На площадке толкались монтажники и наладчики, ходили классификаторщики, бегали со своими мерными кружками пробоотборщики. Но в производственных отношениях этих людей произошли глубокие изменения. Все они уже не были необходимы в технологическом процессе: функции управления процессом взяли на себя механизмы. И механизмы неплохо справлялись. Лесков, часто теперь приходивший на фабрику, с радостью видел, что автоматическое регулирование день ото дня становится лучше. Он поделился своими впечатлениями с Бахметьевым. Старый рабочий радовался не меньше Лескова.

— Понимаешь, — говорил он с воодушевлением, — ну, просто нечего делать! Разика два за смену до вентиля дотронешься — и все.

— Этих двух разиков тоже не нужно, — отвечал Лесков, с гордостью похлопывая по корпусу регулятора.