И что же делать? Вернуться назад, в «угол» Александры? Увидеть глаза Сережи, Аллюрьевны? Вернуться к вечному позору? Нет, нет и нет!! Нужно выйти на улицу, погулять, что ли, отвлечься. Но Маша вспомнила, что она взаперти! Что же это такое? Зачем они держат ее здесь как… заложницу, что ли? Может, за нее выкуп попросили, мелькнула совсем уж бредовая мысль. У кого попросили? У Сережи? Это просто смешно! О Сергее думать не хотелось категорически! Она запретила себе это. Позвонить Наде, узнать, как он? Вообще кому-нибудь позвонить…

Она вскочила, бросилась к телефону. Никакого гудка не было слышно. Проверила, включена ли вилка в розетку. Все в порядке. Но ей же сюда звонили! Это что, получается, что ей могут позвонить, а она — нет? И от этого простого открытия ей стало по-настоящему страшно.

Телефон вдруг зазвонил. Маша подскочила на стуле, боясь брать трубку. Но звонки продолжались.

— Алло? — не выдержала Маша.

— К вам едет Арнольд Теодорович. Примите душ и переоденьтесь, — сказал мужской голос.

И все. Короткие гудки.

Маша выключила душ, завернулась в широкое полотенце, другим промокнула волосы, нацепила на ноги шлепанцы, прошла к зеркалу, расчесала щеткой волосы, думая, сделать по-быстрому маску для лица или просто нанести легкий крем.

Что-то изменилось за ее спиной. Она увидела в зеркале отражение Трахтенберга, который подпирал плечом дверь ванной комнаты.

— А-ах, — прямо как в романах воскликнула Маша.

— Переигрываешь, — усмехнулся Трахтенберг.

— Почему? — растерялась Маша. Она вообще не играла. Возглас вырвался непроизвольно.

— Потому что ты ждала меня, что же ахать-то? Ждала ведь?

Он направился к ней. Ноги задрожали. Маша плотнее закуталась в полотенце.

— Глупости ты какие делаешь, — усмехнулся Трахтенберг, подошел вплотную и одним, махом сдернул с нее полотенце.

И Маше стало очень страшно. И очень сладко. Сладкий страх… Спроси ее кто-нибудь, что это такое, она бы не смогла объяснить. Девушка отшатнулась, прижалась спиной к прохладному кафелю стены. Трахтенберг остался на месте, разглядывая обнаженную фигуру.

— Хороша! Что правда, то правда. Пожалуй, я не жалею, что украл тебя…

Как это: «пожалуй, не жалею?» А если бы пожалел?.. В помойку бы кинул? — едва не вымолвила она, все вжимаясь спиной в стену. Потому что он снова приближался к ней.

Медленно, очень медленно. Маше казалось, что прошла целая вечность, прежде чем его рука коснулась ее шеи… И эту вечность она трепетала, как животное, как самка, поджидающая самца. Он провел пальцами по ее шее, по Груди, животу. Он трогал ее так, как трогал бы статую, спокойно любуясь ее красотой, словно не чувствуя, как она дрожит под его пальцами. Его рука поднялась к ее лицу, он провел пальцами по ее губам. И Маша, неожиданно для себя, стала целовать его пальцы. Другая его рука забралась в мокрые пряди волос, добралась до корней, нежно массируя кожу. И новая волна сладкого озноба словно облила ее сверху донизу.

— Возьми меня, — почти жалобно попросила Маша.

— Нет… Еще рано… — задумчиво ответил он.

— Но… я хочу! — Маша принялась расстегивать ремень его брюк, торопясь, обламывая ногти. Он позволял ей делать это, все так же медленно скользя пальцами по ее телу.

Наконец она справилась с проклятым ремнем, подняла глаза.

Он посмотрел на нее так, что она готова была распластаться на холодных плитках пола, лечь на муравейник, на кратер вулкана, лишь бы он взял ее, свою женщину!

Не в силах более сдерживаться, Маша обвила руками его шею, ища губами рот.