Но он оборвал поцелуй. Он почти отшвырнул ее, продолжая держать в руках, словно куклу. Затем резко развернул, заставил нагнуться… Маша уже знала, что последует дальше… И боялась, и желала этого. Ремень хлестнул ее по спине, и одновременно в ее плоть вошел его член.
— Ты дрянь! — произнес Трахтенберг. — Ты дрянная девчонка, и тебя следует проучить, да?
Маша ухватилась руками за край ванны, принимая его в себя всего, до конца.
— Отвечай! — новый натиск, заставивший ее застонать.
— Да!
— Ты иуда! Ты бросила мужа, потаскуха!
И опять удар ремнем и бешеные толчки, сводившие ее ноги судорогой.
— Я… Да… Я дрянь. Но как я тебя хочу! Я твоя женщина, слышишь? — бормотала Маша, принимая его натиск, его мощь, его жестокость.
Потаскуха… Сладкая потаскуха! Ах, какая же ты сладкая… Повернись! Возьми его!
Она выполняла все его приказы с упоением, с наслаждением наложницы, выбранной им из сотни других, избранной им — пусть на ночь, на час, на миг…
Он застонал, сжимая руками ее голову. И она была счастлива, что услышала этот стон.
…Потом она омывала его тело, нежно водя губкой по стареющей коже, по обвисшей, как у увядающих женщин, груди.
Этот вечер вспоминался ей потом мгновениями, вспышками. Вот они лежат в постели, его рука на ее животе. Пальцы скользят по коже и вдруг так сильно стискивают плоть, что она невольно вскрикивает.
— Знаешь, тебя хочется разорвать, сломать, настолько ты хороша. Знаешь, что такое сладкая женщина? — говорит он.
— Нет.
— Потому что ты не мужчина. Каждый мужчина знает, что это такое, но никто не может объяснить.
— А ты можешь?
— И я не могу. Мне лень, — добавляет он. И впивается губами в грудь, покусывая торчащий розовый сосок. И она выгибается ему навстречу.
…Вот они сидят на кухне за столом. Между ними бутылка вина. Два бокала и больше ничего. Говорит Трахтенберг:
— Как ты могла вот так взять и уехать со мной? Бросить мужа, убежать с собственной свадьбы?
— А как я не могла? Как я могла не уехать с тобой? Я влюбилась в тебя с первого взгляда, понимаешь?
— Брось, это все чушь. Все так говорят.
— Не знаю, что говорят все, знаю одно: если ты отправишь меня обратно, я утоплюсь.
— В Москве утопиться невозможно, — усмехается он.
— Я утоплюсь в Подмосковье. Тебя устраивает?
— Пока не решил, — все усмехается он.
— Послушай, но ведь ты уговаривал меня уехать! Ты обещал мне карьеру!
— Какую карьеру, какая чушь… — морщится он.
— Ты обещал мне карьеру актрисы! — ее голос звенит. — Ты говорил, что я красива!
— Говорил…
— Органична!
— Было такое…
— Талантлива!
— А вот этого не было. Ты не талантлива. Более того, ты бездарна.
— Но… Почему ты так думаешь? Ты даже не видел… — Ее голос сник.
— Видел. Я видел весь материал, который вы сегодня отсняли. Ты никуда не годишься как актриса. Но ты замечательно приспособлена для совсем другого дела. И тебе оно нравится. Наверное, даже больше, чем карьера актрисы. Просто ты пока этого не понимаешь. А я, как опытный боец этого фронта, говорю тебе однозначно: если ты и актриса, то только порнофильмов. Вот там ты сможешь засиять звездой.
— Порнофильмов? — изумляется она. — Разве их у нас снимают?
— У нас снимают все, что пользуется спросом. |