Я ухмыляюсь.

– Разве ты приехала не прошлой ночью?

– Именно. – Ее глаза расширяются. – Черт, мне жаль. Я слышала о твоей маме. Ты в порядке?

Кажется, это было целую вечность назад, хотя прошло всего несколько месяцев. Напоминаний о маме становится все меньше и меньше.

– Да, – честно отвечаю я. – В порядке. Спасибо.

– Я приехала бы на похороны, если бы знала, но услышала совсем недавно.

Не думаю, что она действительно имеет это в виду, но слова звучат как обвинение. Мол, она была бы там, если бы я потрудилась рассказать ей, вот какой подтекст. Если бы я не игнорировала ее весь прошлый год. Но, вероятно, это говорит мое собственное чувство вины.

– Все в порядке, правда. На похоронах была в основном семья. Мама не хотела большого шума.

Меньше всего – от собственных детей.

В глазах Трины появляется дерзкий огонек, она потягивает свой напиток.

– Ты часто видишься с Эваном в последнее время?

Я подавляю вздох. Неужели хоть одну ночь мне не обойтись без упоминаний о нем? С тех пор, как я вернулась в город, голова идет кругом. Когда я с ним, то становлюсь лучшей версией себя и в то же время худшей. Две крайности перемешаны в жгучем коктейле, которым мы становимся наедине.

– Иногда, наверное. Не знаю. Все сложно.

– Ты используешь одну и ту же фразу с тех пор, как нам исполнилось пятнадцать.

И чувствую себя ненамного лучше, чем тогда.

– Так как дела? – Сделав еще один глоток пива, Трина напускает на себя обычную неуважительность. – Теперь ты вернулась навсегда?

– Похоже на то. – Это странно. Я не помню, как принимала решение остаться. Оно просто незаметно подкралось ко мне и связало меня по рукам и ногам, всего за ночь, пока я спала. – Папа продает дом, так что мне скоро придется подыскать новое место.

– Я тоже подумывала о том, чтобы остаться здесь.

Я фыркаю от смеха.

– Зачем?

Трина всегда ненавидела этот город. Или, скорее, людей. Она отчаянно любила своих друзей, тех немногих, что у нее оставались. Но в остальном она бы подожгла город и никогда не оглядывалась бы назад. По крайней мере, я так думала.

Официантка наконец подходит к нашему столику, и это нас ненадолго отвлекает. Она выглядит молодой и взволнованной, новенькая, с трудом переживающая последние недели летней давки. Я заказываю содовую и игнорирую осуждающий взгляд Трины.

– Не знаю… Место жутко скучное, – говорит она. – Но, думаю, это мой дом. – В том, как ее взгляд скользит по мокрой подставке, в том, как она ковыряет ногтем кутикулу, есть нечто такое, что наводит на мысль о более серьезном объяснении.

– Как дела? – осторожно спрашиваю я. – Лос-Анджелес уже не тот?

– Ну, ты же меня знаешь. У меня четырехсекундная концентрация внимания. Думаю, в том городе я увидела и сделала абсолютно все.

Только услышав это от самой Трины, я могла бы поверить в подобное.

– Все еще работаешь в аптеке?

Наименее удивительной частью ее переезда на Западное побережье было то, что она устроилась на работу, занимаясь вещами, за которые здесь до сих пор сажают в тюрьму.

– Иногда. Еще немного работаю барменом. И есть знакомый парень, он фотограф, я время от времени ему помогаю.

– Парень… – Я смотрю на нее, в то время как она отводит взгляд. – У вас с ним что-то есть?

– Иногда.

Проблема Трины весьма трагична. Не многим другим, кого я знаю, удается выжимать так много из каждой минуты своей жизни, как это делает она.