– Он художник, – объясняет она. – Обожает свою работу.

Именно такие вещи говорят люди, когда ищут оправдания тому, почему их желания не исполняются.

– Короче, я не сказала ему, что приеду сюда. Наверное, он до сих пор не заметил, что мои вещи пропали.

В груди поднимается волна сочувствия. Я ощущала себя так в течение долгого времени. Продолжала хвататься за что угодно, что могло бы удовлетворить меня, независимо от того, было это для меня хорошо или нет. Но как узнать, если не выяснишь это самостоятельно? Требуется много проб и ошибок, дабы осознать все полезные советы, на которые мы раньше не обращали внимания.

Когда приносят наши напитки, Трина допивает остатки своего предыдущего пива и принимается за следующее.

– Хватит болтать, – объявляет она, проводя рукой по волосам. Теперь она носит короткую стрижку, что еще больше придает ей облик крутой девчонки. – Я сама себе наскучила.

– Ладно. Как будем развлекать себя?

– Если правильно помню, ты должна мне матч-реванш. Порви их, Уэст.

Я следую за ней к бильярдному столу, где мы выигрываем по партии и объявляем ничью. Оттуда отправляемся в бар на набережной, где Трина выпивает такое количество шотов и пива, которое запросто убило бы мужчину вдвое крупнее нее.

На самом деле это облегчение. Вкус прежней жизни, но без пьяных отключек. И просто невероятно, какие вещи начинаешь замечать, когда не напиваешься. Например, парня, который приставал к Трине во втором баре. Она думала, ему двадцать пять, но на самом деле ему за сорок, он загорел с помощью спрея, обкололся ботоксом и светил полосой загара от снятого обручального кольца. Тем не менее Трина была не прочь пропустить пару стаканчиков, а затем подтолкнула его к караоке-микрофону, чтобы тот рассказал пару шуток, будто он ее личный придворный шут. Мне было бы жаль этого чувака, если бы я не была уверена, что где-то дома у него есть ребенок, чей фонд на обучение в колледже станет немного меньше после этого кризиса среднего возраста.

– Ему не было сорока, – настаивает она слишком громко, когда я сообщаю ей об этом, пока мы бредем по набережной в поисках нашего следующего пункта назначения. – Это все из-за освещения!

– Детка, у него были седые волосы на груди.

Трина вздрагивает, дрожь отвращения пронизывает ее тело. Она издает сухой рвотный звук, в то время как я добродушно смеюсь.

– Нет, – стонет она.

– Да, – подтверждаю я между смешками.

– Ну, а ты где была? В следующий раз говори, подавай какие-нибудь сигналы руками или типа того.

– Как на языке жестов обозначаются отвисшие яички?

Теперь мы обе бьемся в истерике.

Набережная ночью – это сплошная полоса огней и музыки. Магазины с неоновыми вывесками и яркими витринами. Люди вываливаются из баров под одинаковые саундтреки, смешивающиеся во влажном соленом воздухе. Рестораны во внутреннем дворике ломятся от туристов и лавочки – от сувениров. Примерно через каждые десять шагов какой-нибудь молодой парень кричит о двух напитках по цене одного или бесплатных каверах.

– Живая музыка, – говорит один из них, протягивая руку, чтобы вручить Трине бледно-зеленый флаер музыкального заведения за углом. – Никаких каверов до полуночи.

– Ты играешь в группе? – В ее глазах вспыхивает интерес.