|
Напротив окна комнаты стоял уличный фонарь, поэтому в «однушке» Петрухина никогда не бывало абсолютно темно. В ту ночь фонарь почему-то не горел, а Дмитрию с каких-то щей захотелось посмотреть, который час. Он нажал выключатель настольной лампы. Лампочка вспыхнула и, почти неслышно стрельнув перегоревшей вольфрамовой нитью, погасла… Комната опять погрузилась в темень. В темноте выделялся более светлым квадрат окна, тускло отблескивало зеркало на противоположной стене… Все остальные предметы, знакомые до мельчайших подробностей, выглядели сейчас просто темными пятнами. «Вот так видит мир Костыль, – подумал тогда Петрухин. – Я могу сейчас встать, сделать несколько шагов до стены и включить люстру. А у Костыля такой люстры нет. И, скорее всего, никогда не будет…»
– Слушаю тебя внимательно. – Димон! Ты там как, закончил с гадалкой? – Нет. Еще только выдвигаюсь. – Тогда – стоп-машина! План меняется. – Не понял? – Задвигай на эту мадам Ленорман и срочно подтягивайся на Стачек, к адресу Старовойтова. Он пока еще здесь, но скоро должен сдристнуть. – А что стряслось? – У нашего художника есть не только пистолет МЦ-1, но и черный дождевик с капюшоном, – эмоционально затараторил Купцов. – В общем, сейчас самый подходящий момент пообщаться – он ведь нас совсем не ждет. – Черт! – сказал Петрухин. – Вот черт! А я ведь уже почти поверил, что он ни при чем… Хорошо. Понял. Еду… Дмитрий сбросил звонок, следом стряхнул с себя нахлынувшее минутами ранее оцепенение и решительно запустил мотор…
Третий раз скучающий на «выпаске объекта» Купцов позвонил, чтобы поделиться посетившими его мыслями на тему «Творец и Время». Про «порывы души, витающей там, где личности приземленной делать нечего», и прочее псевдоэстетское словесное дерьмо. Петрухин внимательно выслушал напарника и, пребывая сейчас далеко не в самом лучшем расположении духа, резюмировал услышанное лаконично и зло: – Верно. Козлы они все и пидарасы… Впрочем, и я… не многим лучше…
– Ну что? Берем Пикассу? – напрягся Купцов. По улице плелся скучненький пылевой смерчик. Прищуренными глазами художник Старовойтов продолжал смотреть на маленькое солнце, похожее на пятак милостыньки. – Берем! – азартно ответил Петрухин. Он ловко выбросил ноги из салона микроавтобуса и утвердил их на пыльном асфальте, боковым зрением наблюдая за тем, как художник степенно, словно бы с врожденным достоинством, двинулся к своей машине. При желании и достаточном воображении Дмитрию сейчас нетрудно было представить, что вокруг хлещет ливень и крупные капли барабанят по колпаку черного дождевика. Слепой Киллер почти ничего не слышит из-за грохота капель по жесткому брезенту. Он медленно поднимает руку с… с подрамником и кладет его на пыльный багажник «форда»…
Художник прервал суету логистики с подрамником, обернулся: – Добрый. Взгляд его был спокоен и отнюдь не «горел безумным огнем». «А лучше бы горел», – машинально подумалось Дмитрию. Потому как «безумие» многое бы объяснило. – Вы не могли бы уделить нам несколько минут для серьезного разговора? – спросил Петрухин, глядя в глаза и одновременно фиксируя движения Старовойтова. Наступил довольно ответственный момент – если художник как-то причастен к истории с Лисой, он может выдать себя. Как? Ну, например… как бы невзначай, ненароком как бы, попробовать убить гражданина Петрухина Д. |
