Женщина (хвала богам!) перестала плакать и с готовностью кивнула:

— Я… я попробую. Да-да, я попробую… и у меня обязательно получится. Ведь я столько раз представляла его себе!..

Пятнадцать минут спустя Петрухин не без удовольствия покинул не самую гостеприимную квартиру, унося с собою гомеопатический улов в виде визитки Московцева (ажно на трех языках) и цветное фото сабли восемнадцатого века. Не успел он, впрочем, выйти во двор-колодец и вдохнуть в легкие относительно свежего вечернего воздуха, как откуда-то сверху донеслось раскатистое:

— Дмитрий Борисович! Будьте так любезны, задержитесь на минутку! Я сейчас к вам спущусь!

Петрухин чертыхнулся и полез в карман за сигаретами.

Вскоре из подъезда выкатился запыхавшийся Московцев — в давно не стиранном халате и в домашних шлепанцах на босу ногу. На респектабельного шведа в данную минуту он никак не тянул.

— Ради бога, извините! Просто я… не хотел об этом при Аньке говорить!

— Слушаю вас.

— Я хочу, чтобы вы были в курсе: я ведь премию установил за розыск сабельки-то. Пять процентов от стоимости… нормально?

— Три тысячи долларов? — озвучил вслух Дмитрий.

— Почему три тысячи? Я имел в виду две.

— Странно. Вы, кажется, назвали цифру «пять процентов»?

— Да, именно пять.

— Но ведь пять процентов от шестидесяти тысяч составляет три тысячи долларов, — пояснил Петрухин, откровенно забавляясь. — Разве не так?

— Э-э, видите ли, Дмитрий Борисович, шестьдесят тысяч — цена, скажем так, условная. По аналогии, так сказать… Шестьдесят тысяч я назвал потому, что, насколько мне известно, за такую сумму на аукционе Сотбис была недавно продана аналогичная сабля. Но та вся была в бриллиантах… а наша-то скромная. Ей красная цена тысяч сорок. Не более! Уверяю вас — не более. Скорее всего — значительно меньше. Так что две тысячи долларов — это, согласитесь, очень разумная премия?

«Да, Петюня, ну ты в натуре — жлобяра! Абсолютно точно сказал Брюнет — редкостное говно!» — подумал Петрухин, а вслух ограничился лаконичным:

— Согласен… Вот только денежные вопросы вам лучше обсудить с Голубковым.

— Помилуйте! При чем здесь Брюнет? Я хотел вас лично… с коллегой… стимульнуть.

— Мы с Леонидом Николаевичем тронуты вашей заботой.

— Скажите, у вас уже есть какие-то идеи?

— Нет, — честно признался Дмитрий. — Никаких идей у меня пока нет. Вернее так: сейчас я реально вижу только один ход.

— Что за ход?

— Попытаться поискать «пальчики» этого Андрея. Он ведь был у вас в студии и дома. К чему-то он прикасался…

— Гениально! — воскликнул Петр Николаевич. — Ну конечно же прикасался!

— Я позвоню знакомому криминалисту и договорюсь, чтобы он к вам подъехал. Завтра как раз выходной, и, думаю, он не откажется подхалтурить. Правда, это, как вы понимаете, потребует некоторых расходов. Устроит такой вариант?

— О чем разговор! Само собой!

— Только сразу предупреждаю: сие действо даст результат только в том случае, если мы, во-первых, найдем пригодные для идентификации следы, и, во-вторых, если наш Андрей не в ладу с законом.

— Иначе — совсем бесперспективно? — подсдулся Московцев.

— Пока не знаю… Все, извините, Петр Николаевич, мне пора. Если вспомните что-то существенное — звоните…

«Полтора часа — полёт нормальный!» Лариса продолжала целеустремленно накачиваться за барной стойкой, героически полируя дневное шампанское вечерним мартини.