Петрухин подошел к Антону поближе… совсем близко… в упор… и сказал:

— В голливудских фильмах мудак-полицейский разъясняет мудаку-преступнику его права. Муру всякую про телефонные звонки, адвоката и право не отвечать на вопросы… Смотришь?

Старостин мгновенно покраснел, потом помотал головой и высказался в том духе, что, дескать, голливудский ширпотреб не смотрит.

— Ну да, ну да… Совсем забыл, что передо мной интеллигентный человек. Который, разумеется, не смотрит всякую дрянь, и это хорошо. Это правильно, — «извинился» Петрухин. — Это правильно, Антоша. А знаешь почему?

— Н-нет, — неуверенно мотнул головой Старостин.

— Потому что некоторые уроды насмотрятся всякой фигни и начинают качать права: адвоката мне, два телефонных звонка, то-се и луку мешок…

— Какого луку? Я… я вас не понимаю…

— Лук тут ни при чем… это я так ляпнул, к слову. Но когда мне начинают пороть всякую херню про адвокатов, я, знаешь, чего делаю?

— Н-нет…

— Я сразу бью в хлебало, Антоша. Без лишних базаров — в хлебало. И сразу у клиента наступает в мозгах просветление. Чисто конкретно, друг мой Антоша, наступает просветление. И больше уже он не порет ерунды про адвокатов и права… Правильно? Ну чего молчишь? Я спрашиваю: правильно?

— Правильно, — сказал Старостин и сглотнул.

Едва ли в данную минуту он действительно был согласен. Однако, успев ощутить разницу между Дмитрием и Купцовым, мудро решил, что правильнее будет не спорить.

О, святая простота! Антон и не догадывался, что то было лишь самое начало «дружеского общения». Разминка, так сказать. Петрухин намеренно выстраивал разговор таким образом, чтобы под занавес «первичной обработки» Старостину нестерпимо захотелось «добровольно» поделиться информацией с добрым и вежливым следователем Купцовым… в смысле с Петровым. Лишь бы она, информация, у него была. А уж выкачать ее решальщики сумеют.

Дмитрий сбросил со стула какой-то хлам прямо на пол и присел. Забросил ногу на ногу.

— Ну, раз ты все правильно понимаешь, давай рассказывай.

— А я ничего не знаю.

— Ты че, дружище, на всю голову больной? Я вот щас надену тебе «браслетик» и… — Петрухин и в самом деле вытянул из кармана наручники. — И проведу с тобой небольшой спарринг.

— Дмитрий! — сдвинул брови Купцов.

— Да ладно, — беспечно отмахнулся Петрухин и продолжил «обработку»: — Ты за кого нас держишь, пидор? А? Ты хочешь, чтобы я тебе челюсть сломал? Да, кстати, ты у нас, случаем, не голубая ли устрица?

— Я? Я — нет. Не голубая… А?.. А почему вы спросили?

— А потому, что я хочу пристроить тебя в петушатник. Разумеется, после того как челюсть срастется. С загипсованной пастью в петушиной камере делать нечего. Ведь там тебе придется много, долго и упорно работать минетной машиной. Но это все потом. А пока — легкий спарринг. Давай-ка ручки сюда.

— Дмитрий! Перестань! Ты что, забыл, как в прошлый раз вышло?

— Так в прошлый-то раз у мужика сердце больное оказалось. Вот он и того… И вообще: ты, Леонид Николаевич, мне под руку лучше не говори, — Петрухин оборотился к «гению»: — Ну-ка, пидор, давай ручонки! Некогда мне тут с тобой!

Кажется, Старостин был готов грохнуться в обморок — на лбу у него выступил холодный пот, лицо побелело:

— Леонид Николаевич! Леонид Николаевич, я вас очень прошу!

— О чем? — «удивился» Купцов.