В какой-то момент в горле окончательно пересохло от повторения текста-мантры, а похмельно-дрожащие пальцы окончательно перестали попадать в нужные цифры. Старостин решил взять небольшую паузу, положил трубку на рычаги, и буквально сразу телефон разродился дребезжащей трелью. Антон сначала вздрогнул, а потом крайне удивился, так как в его квартиру уже давно никто не звонил. За исключением разве что того самого — семь хореев и ямб в придачу ему в задницу! — следователя.

Так что заинтригованный Старостин не сразу, но все-таки снял трубку:

— Алё?!

— Чего это у тебя второй час подряд занято? Никак деньгами разжился и «секс по телефону» заказал?

— Кто это?

— Следователь Петров беспокоит. Ты там как сейчас? Вменяемо бухой? Мозгу включить еще в состоянии?

— Здрасте, э-э-э-э… Леонид Николаич… Я это… ни в одном глазу… Работаю… творю, так сказать…

— Отрадно слышать. У нас к тебе один вопросик.

— Слушаю.

Нетрудно догадаться, что поэт совсем не обрадовался: и этому звонку в целом, и новым вопросам в частности. Однако благоразумно решил, что лучше уж переговорить с Леонидом Николаевичем по телефону сейчас. Нежели отказаться от беседы и после, ежеминутно вздрагивая, ждать, когда на квартиру заявится садист Петрухин собственной персоной.

— Помнишь, ты нам рассказывал про азербайджанца Эдика?

— Э-э-э-э… Да.

— Твой знакомец, Андрей, его часом Этибаром не называл?

— Нет, не называл.

— А как он выглядел, Эдик?

— Дык… Азер, он и есть азер. Для меня они все на одно лицо.

— А ты подумай как следует! — Голос Купцова сделался настойчив. — Эдик этот: он высокий или низкий? Спортивный или, наоборот, увалень?

— Да какое там — «спортивный»? Бурдюк с салом на коротких ножках. Шея такая, что воротничок не застегивается. Но весь на понтах. Он, видите ли, бизнесмен.

— Еще что помнишь?

— Да ничего больше не помню, — уже зло и раздраженно ответил Антон.

Купцов задал еще с десяток вопросов, но большего от поэта не добился. Кроме того, что… «кажется, были у него усы».

— Ладно, понял тебя, Антон. Да! Щас, погоди! Дмитрий Борисович тоже хочет тебе пару слов сказать.

Следом в трубку ворвался веселый петрухинский темборок:

— Привет, Антоний! Как успехи на ниве поэзии?

— Спасибо, работаю.

— Отрадно слышать. Ты вот что, друг сердешный, учти: ежели чего наврал или утаил, про Эдика этого, приеду к тебе самолично и душевно с тобой поговорю. Ты меня понял?

От этих слов Антон поежился и клятвенно заверил, что понял.

— Вот, честное благородное, гражданин следователь, я все как на духу…

Ответом ему стали короткие гудки…

Санкт-Петербург, 27 июля, ср.

Этибар-оглы Мамедов жил в большом красивом доме на Комендантском аэродроме. Светлый и нарядный, свечкой торчал он посреди огромного пустыря, изувеченного строителями, и выглядел декорацией на танковом полигоне. Дом только что сдали, и он не был еще заселен полностью. Так и стоял, в гордом одиночестве посреди пустыря, и сотни его окон отражали пламенеющее закатное небо.

Второй вечер подряд Петрухин с Купцовым сидели в салоне «фердинанда» и играли в нарды. Шел девятый час вечера, а господин Мамедов в адрес регистрации до сей поры так и не заявился.

— …и все равно — при всей блаженности, Андрюшино поведение должно было Анюту насторожить, — резонно заметил Леонид, выбрасывая на доску «шеш-ду».