— Гражданин Мамедов?

Парадоксально, но факт: для всех граждан РФ, а также бывшего СССР, равно как всех нынешних независимых государств, образовавшихся после развала Союза, высокое слово «гражданин» до сей поры звучит примерно как «Тревога!». Как только нашего человека либо бывшего нашего человека называют гражданином, он почему-то тут же делает печальный вывод: «Всё, шухер». Сейчас: либо документы потребуют, либо срок впаяют.

— Гражданин Мамедов? — повторил Дмитрий самым что ни на есть «ментовским» тоном.

Тон оказался в самую масть. В том смысле, что после таких петрухинских интонаций Мамедов все понял настолько правильно, что Дмитрию даже не пришлось демонстрировать липовую ксиву. Впрочем, ничего удивительного здесь нет — за последние десятилетия, не без деятельного участия милиции/полиции, у нас в стране образовалась новая нация — «лицо кавказской национальности». А у этого «лица», соответственно, выработался особенный нюх на ментов. И соответственное же к ним отношение. Короче: Этибар-оглы встал как вкопанный, широко открыл золотозубый рот и выкатил глаза.

— Ты что, онемел от радости нашей нечаянной встречи?

— Э-э… очень радостно, очень. Совсем радостно, да?

— Капитан Петров, уголовный розыск. А ты — Мамедов?

У Мамедова задвигался кадык, он сглотнул подкативший к горлу ком и выдавил из себя законопослушное:

— Да.

— Документы покажи… и рот закрой. А то я ослеплен блеском твоих золотых коронок.

Этибар-оглы привычно протянул Петрухину российский паспорт — новенький, выданный чуть больше года назад, но уже изрядно захватанный ментовскими руками во время многочисленных проверок, рейдов и «вихрей-антитерроров». Дмитрий внимательно пролистал его, подспудно отметив, что Этибар-оглы женился почти одновременно с получением паспорта. Отметил и то, что его «избранница» старше супруга на двадцать лет. Хм… Это ж надо, какая любовь! Куда там Ромео и Джульетте. Хотя во времена Ромео и Джульетты, помнится, не оформляли фиктивных браков с целью получения гражданства.

Дмитрий посмотрел паспорт и опустил его в карман. В свой карман.

— Э-э… — среагировал на этот его жест Этибар.

— Еще раз скажешь мне «э-э» — рассыпешь свои коронки по асфальту. Где Русаков?

— Кто? — спросил Мамедов растерянно.

— Слушай, Эдик, я ведь русским языком говорю: где Русаков? Где сабля?

— Сабля? — переспросил он, и тут Петрухину стало ясно, что про саблю азербайджанец ничего не знает.

Чуда не произошло. Ну да решальщики на него особо и не надеялись. Не надеялись, но все-таки думали: а вдруг?

Но теперь вот Дмитрию сделалось ясно, что про саблю Этибар не знает.

Тем не менее он повторил, настойчиво и с металлом:

— Где сабля? Я точно знаю, что ты ее дома хранишь.

— Слушай, начальник! Мамой клянусь: не знаю никакой сабля… да?

— Ты еще здоровьем мадам Гришуковой поклянись, — подсказал Петрухин.

— Какой мадам Гришуковой?

— Твоей горячо любимой «супругой» Гришуковой Жанной Револтовной, одна тысяча девятьсот пятьдесят девятого года рождения… Ты что же это, Эдик, «супругу» забыл?

Мамедов снова сглотнул, и его смуглое лицо побледнело, черные усы и щетина на щеках обозначились контрастней. Он явно не понимал, что происходит и чего от него хотят. Дмитрию, собственно, именно это и было нужно.