— Анна будет поймана. Она заплатит за все, что сделала.

     — Что вы собираетесь делать? Она светоча, а ее охранники фанатично преданы ей, — Кристоф двигался. Он встал с пола, пошатнулся и выпрямился. — И вы помогли в этом. Все в Совете закрывали глаза или активно поощряли это. Она монстр. С Божьей помощью носферату найдут и убьют ее, если она не заключит сперва сделку с дьяволом.

     — Она испорчена и манипулирует всеми, но не...

     — Она открыла огонь на Куросов и другую светочу, Брюс! — машины выпустили искрящиеся, статические, несчастные звуки. — Она предала одного из нас — больше одного — Сергею! Когда ты поймешь это?

     — Это не вернет Элизабет!

     Тишина. И в тишине росло рычание. Я прижалась ближе к Кристофу, пока не поняла, что этот звук исходил от него. Медальон мамы был теплым и неподвижным на моей груди.

     Шаги, дверь закрылась. Чувство присутствия ушло из комнаты, и Кристоф сделал быстрое, сильное движение, поддерживая меня вместе с собой, поднимаясь на ноги и издавая резкий звук усилия. Мой нос ударился о его ключицу, и одна из машин издала сдавленный визг, прекращая подачу звукового сигнала. Хотя та, что отслеживала мое сердцебиение, продолжала работать. Мой пульс мчался, высокий, быстрый и сильный. Такое ощущение, что я была на реактивном топливе, или во мне было слишком много кофеина.

     Кристоф обернул свои руки вокруг меня и прижался лицом к моим волосам. Мы стояли так: мои ноги пошатывались, постепенно набирая силу. Я сглотнула несколько раз, жажда крови покалывала в горле. От него все еще пахло яблоками, корицей, и теплом. Каждый раз, когда я вдыхала, аромат гладил то чувствительное место, и дрожь спускалась по мне. Машина, продолжающая отслеживать мой пульс, послала еще один каскад сигналов.

     — Что произошло? — наконец прошептала я.

     — Тебе надо было остаться с Леонтусом, — прошептал он сзади. — Те скамейки спрятали бы тебя.

     Я не знала, почему была удивлена.

     — Ты знал, что она собиралась сделать нечто такое?

     — Нет. Я думал, что это было маловероятно. Она противоречива.

     Ты серьезно? Я пыталась, сначала осторожно, отодвинуться от него. Он не отпускал. Так мы некоторое время боролись, я — нерешительно, и Кристоф, в итоге, казался удивленным.

     — Ты не можешь сама стоять. Прекрати отталкивать меня, — но он усадил меня на операционный стол. Стол немного сдвинулся, как будто не хотел удерживать меня, но Кристоф держал меня, пока я не обрела равновесие. Когда я уперлась своими безжизненными ногами в пол, я почувствовала себя отчасти стабильной.

     Я схватила порванную на груди футболку и моргнула. Я вся была, как резина, и каждая часть меня болела, несмотря на жар внутри; чувство того, что все хорошо, распространилось волнами.

     Я не хотела думать о том, что было в моем животе, распространяя те самые волны.

     — Вот, — внезапно Кристоф сделал движение. Мне потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что он снимал через голову свой свитер. — Он грязный, но...

     А затем он предложил его мне.

     Я не была уверена, откуда взялась вся кровь, которая прилила к щекам.