— Нет, — согласился он. — Ты не она. Она никогда не вызывала во мне такую агонию.

     Что я могла сказать в ответ? То, как он смотрел на меня, заставляло мою голову чувствовать себя забавно. Заставляло всю меня чувствовать забавно, и не только таким о-Боже-я-только-что-почти-умерла образом.

     Он наклонился. Его рот был в считанных сантиметрах от моего.

     — Она никогда не заставляла меня думать, что я умер бы от остановки сердца. Она никогда, никогда не заставляла меня бояться за нее так, как я боюсь за тебя.

     Я громко сглотнула. В горле щелкнуло. Если я отклонюсь назад, чтобы отодвинуться от него, то могу просто свалиться с операционного стола.

     Но я не хотела отодвигаться.

     — Кристоф... — его имя замерло на моих губах. Я вдруг стала чрезвычайно чувствительной, волосы стали торчком, и я почти забыла, что была покрыта засохшей кровью и потом.

     Его губы коснулись моих. Я почти вздрогнула, настолько сильным был шок. Потом меня поразила молния.

     То есть, несколько раз я увлекалась, обычно достаточно милыми городскими парнями, когда знала, что не пробуду рядом больше нескольких недель. Это не было похоже на те неаккуратные щенячьи поцелуи в библиотечных стеллажах, или украденные полчаса объятий в изолированной части игровых площадок. Его язык скользнул в мой рот, и было не похоже, что он пытался наполнить им мой рот. Он как будто приглашал меня.

     Это также не было похоже на поцелуй с Грейвсом: комфорт и безопасность. Это было...

     Покалывание прошло через меня, не затронуло только зубы. Я забыла обычные вещи, которые проносятся в вашей голове, когда такое случается: вещи как «О, Боже, почистила ли я зубы», или «Я хочу, чтобы он не дышал так», или «Кто-то может войти». Я даже забыла о том, чтобы бояться из-за того, что могу сделать что-то неправильно.

     Я забыла обо всем, кроме тепла и света, пробегающих через меня. Один из его клыков столкнулся с моим, толчок прошелся по нам обоим, и я погрузилась в него в течение долгого, долгого момента, прежде чем отдалилась, чтобы отдышаться и обнаружить, что, да, снаружи был мир, и мне было тяжело, и жарко, и ярко, и пахло кровью, и металлом, и болью.

     Кристоф поцеловал мою щеку. Он пробормотал что-то, что я не расслышала. Разноцветное электричество бегало по каждому дюйму моего тела.

     Вау!

     — Никогда, — сказал он мягко в мое ухо. Его дыхание коснулось моей кожи, и внезапно я захотела поерзать только потому, что мне пришлось двигаться, а моя одежда была горячей и сковывающей. — Ты понимаешь?

     — Хм, — был мой мудрый ответ.

     Он вытянулся, взял мое лицо в свои руки и оперся на меня, разводя мои колени в стороны. Он смутил меня своим взглядом, а на его выражении не было взгляда голодного волка, которым он одаривал мою маму. Это было что-то еще.

     То, что я не знала. Это просто было... что-то другое. Что-то более уязвимое. Как будто он боялся, что в любую секунду я могу уклониться, или сказать ему не делать этого, или что-нибудь еще.

     Я не могла выдержать того, что у него было такое выражение.