К началу первой мировой иностранному капиталу (в основном — французскому, английскому и бельгийскому) принадлежало в России чуть ли не 100 % нефтяной промышленности, 90 % добычи полезных ископаемых, 50 % химической промышленности, 40 % металлургической и около 30 % текстильной. Плюс самая крупная среди великих держав внешняя задолженность. Недаром вопрос царских долгов будоражит умы европейцев по сию пору- суммы-то не копеечные. Отсюда, кстати, тогдашняя подчинённость царской политики политике кредиторов.

Можно, конечно, сказать, что эти цифры (приводимые, в частности, Андреем Фурсовым) взяты с потолка или придуманы врагами монархии. Это уже вопросы веры. Но практика — критерий истины: одни говорят, что государство процветало, другие — что государство смертельно болело. Государство от одной встряски (в 1904–1905) едва не умерло, от другой (1914–1917) умерло в мучениях. Не тронь меня — завяну я. Стало быть — кто прав? Процветающие государства имеют куда больший запас прочности.

А после Гражданской войны? Когда своя промышленность вообще разрушена, когда города вымирают, когда внутри страны пригодны для инвестиционного применения разве лишь бриллианты Российской империи из Гохрана, а всё остальное выдул ветер перемен? Впрочем, это при большевиках в Гохране кой-чего ещё удалось сохранить: осталось ли там хоть что-то после взятия Москвы обратно белыми — неизвестно, Чудинова о таких пустяках не пишет…

Столь превозносимый ею адмирал Колчак задолго до конца своей диктатуры вполне успел бы увидеть, как иностранный капитал выдернул из- под него страну и затем, для удобства управления и ограбления, нашинковал её помельче, оставив диктатору разве что набор мундиров с аксельбантами и позументами. Так что не только о полёте в космос венценосного царского брата речи бы никакой не зашло; даже о «Руссо-Балтах» пришлось бы забыть навсегда.

Господи, какая же дура наша культура!

Не вся, конечно, а лишь та, что мнит себя единственно таковой.

Варятся в собственном соку, тусуются в своих тусовках, обсуждают себя, награждают себя, даже ссорятся между собой из-за того, ради какого именно светлого будущего надо бы взять быдло к ногтю — либерального ли, монархического, или чтобы как- то вообще выкурить русский дух, ампутировать эту мерзкую нацию из мировой истории, потому что, например, как доказывает в своём «Китаисте» Чижова, русские ведь при любом строе рабы и подлецы (что-то в год столетия Октября утончённых дам переклинило на китаистах и Китае; не потому ли, что там развевается красный флаг, а успехи куда внушительней что либеральных, что монархических?). Или вот даже, как прозрачно намекает в своей «F20» лауреат Нацбеста Козлова, единственно достойные и свободные люди в нашей душной неволе — это шизофреники, а нормальные, серые, тупые ногтя их не стоят. «Только не надо про человеческие отношения. У меня глаза на лоб от этой ахинеи лезут. …Как только я слышу про человеческие отношения, долг, семью, бескорыстие, я сразу понимаю, что человек и секунды в себе не копался». «Он был настолько нормальным, что это граничило с небытием, …мне казалось, у Костика вообще нет личности». И в критических статьях уже делают оргвыводы: что ж, всех нормальных надо бы закопать… Кажется невероятным? А вот вам с подкупающей прямотой, да ещё будто в издёвку — в журнале, который называется «Дружба народов» (2016, № 6): «…Жизнь, в которой правильно всё, пуста. …Жизнь должна быть сумасшедшей…» «…Собака Лютер … становится первой жертвой в романе. После нескольких попыток (иногда успешных) укусить героев книги её усыпляют». Козлова словно подсказывает единственно возможный способ решения проблемы. «…Но ведь весь мир усыпить нельзя. К сожалению?».