Ни разу им не приходилось принимать решения и совершать поступки, и впрямь влияющие на судьбы своей страны, и потом смотреть, что из этого вышло хорошего или плохого — и честно самим расплачиваться за то, что вышло. Должен признать: в пределах своей профессиональной сферы советские востоковеды были на пятьдесят пять, на пятьсот пятьдесят пять голов выше вовсе не желающих уметь рисовать французских карикатуристов, это ясно и ежу, стоит лишь посмотреть на великие книги первых (с поклоном снимаю шляпу) и на бездарные картинки вторых (с оттягом пинаю ботинком); но в остальном — такие же недотёпы.

Конечно, тут не только их вина. Давным-давно таких, как они, и впрямь старательно оттеснили от выработки решений, не давая в реальной жизни палец о палец ударить. Но что было раньше — яйца или курица? Почему-то всякая попытка спросить их совета приводила к хаосу.

А уж потом что выросло, то выросло. Я ж не в упрёк, я по факту.

Если попытаться назвать все перечисленные свойства одним словом, получим: ИНФАНТИЛИЗМ.

Так ведут себя очень избалованные дети, перекормленные конфетами и книжками, может, и умненькие, но искалеченные снисходительностью, слишком похожей на пренебрежение. Ни разу больная мама не послала их в булочную за хлебом, всякий раз ковыляла с температурой под сорок сама, лишь бы дитятко от уроков не отвлекалось, а то его ещё на кассе обсчитают… Ни разу отец не велел им наколоть дров — не приведи Бог, ребёнок палец себе оттяпает. Ни разу они не получали своевременного шлепка, зато время от времени получали незаслуженные взбучки просто потому, что под горячую руку подвернулись.

В итоге они стали предельно эгоистичными и озлобленными. Сильные люди во гневе могут сокрушить всё вокруг, потом они же вновь отстроят; эти — безнадёжно слабы и потому от злобы своей лишь исходят на желчь и глумление, зато — постоянно. Им должны все, они — никому ничего, потому что они центр мира, пупы земли. Они не ведают благодарности: родители мне и так все и всегда должны, причём — по первой же просьбе, в наилучшем виде и безо всяких условий, задаром. Сострадания они не ведают тоже: всю наличку отцу на операцию грохнули, а он всё равно сдох, сволочь, чёрта с два теперь с матери на байк допросишься; украсть из дому что-нибудь, что ли?

Счастье Франции, что её судьбу — во всяком случае, пока — не решают люди такого склада. Хотя тотальное измельчание лидеров очевидно, и не только во Франции. Вспомнить былых правителей, что, отнюдь не будучи ангелами, были личностями, с которыми незазорно и не бессмысленно иметь дело — де Голль, Аденауэр, Миттеран… да тот же Черчилль, в конце концов. Эти люди помнили войну, помнили, что такое посылать своих на смерть тысячами и что такое спасать своих десятками тысяч. И их избиратели тогда все это тоже прекрасно помнили и знали цену словам и делам. Знали цену роковым ошибкам. Но теперь псевдогуманистическое камлание, повторение с зажмуренными глазами общечеловеческих мантр заменяет им все попытки понять, что происходит и что с этим делать; в конце концов, всё равно всё сделает Америка, а с нас, мол, взятки гладки.

Это как если бы начитавшийся в детстве «Трёх мушкетёров» и «Айвенго» мальчишка так до шестидесяти лет и хватался бы по любому поводу за игрушечную шпагу или деревянный меч вместо того, чтобы пропылесосить квартиру, сменить пелёнку внучке, проверить мотор машины перед дальней поездкой… Пропылесосит мама, пелёнку сменит няня, механику проверит папа, а я с них строго спрошу, если что не так, потому что я знаю истину, я «Айвенго» читал, я благородный рыцарь.

Но даже Олланд, хоть и носил табличку насчёт Шарли, всё ж таки не совсем ещё Шарли.

У нас же получилось так, что именно интеллигенты этого замеса, несколько посолидневшие с 79-го года, но ни на гран не повзрослевшие и не поумневшие, в конце 80-х получили возможность вершить судьбу Отчизны и её союзных республик.