А с другой стороны — буквально на днях мы на Совете Питерской писательской организации пилили гроши матпомощи, выделяя их бьющимся на грани нищеты действительно одарённым и, во всяком случае — НАСТОЯЩИМ поэтам.

Когда наша вечно молодая республика вновь оказалась в то и дело её сжимающем кольце фронтов, ясно: если человек в этакую годину в состоянии без зазрения совести дербанить оборонку себе на хоромы, он не считает и никогда не считал свою страну себе родной и её проблемы своими. И никогда не будет считать. Но то, что гламурные лихоимцы нам чужие — это полбеды. Беда, что с момента, когда диктор центрального телевидения осчастливил эфир чтением бессмертных строк героини сюжета, а потом и сама упитанная красотка, до блеска обмазанная спереди и сзади французской косметикой, с постельным придыханием поведала нам в рифму о своей сложной судьбе, — ни один настоящий поэт уже не сможет считать эту страну своей.

А ведь от этого теряют и поэты, и страна.

И если государство полагает, что это пустяки, потому что оно железное и обойдётся без каких-то там поэтов — оно заблуждается. Исторический опыт показывает, что как раз государства разваливаются почём зря, а вот поэты-то, нищие, от рождения лишённые кожи, ко всякой боли привычные, — остаются.

Каждая государственная несправедливость наносит вреда больше, чем пресловутые «Эхо Москвы» и «Дождь» вместе взятые за всё время своего существования. Каждая — маленький толчок в спину на пути к тому или иному виду майдана. Который, как я в отличие от Димы полагаю, нам ни в каком виде не нужен. Возможно, я прав.

Заметьте: ни в каком виде.

Ведь после Пущи практически никто не вышел на улицу в защиту Союза. Ни один человек из тех, что тремя годами раньше заполняли улицы Москвы и других городов в поддержку перестройки, в декабре 91-го не закричал на Красной площади: «Горбачёв, не уходи!»

Это тоже был своего рода майдан.

Безо всяких покрышек. Вакуумный.

Поразительно, как быстро мы от жажды «больше социализма» перешли к оплёвыванию, казалось бы, с молоком матери впитанных идеалов. С какой лёгкостью тяга к социальной справедливости трансформировалась в хохот над ныне уже одиозными шутками про ветеранов и баварское пиво.

Это потому, что мы строили светлое будущее.

Наши представления о том будущем, ради которого несколько поколений советских людей рвали себе жилы и погибали на стройках и фронтах, были весьма туманны. Смех сказать, но наиболее конкретным и зримым, убедительным и всерьёз манящим образом объединительной цели оказалась советская научная фантастика шестидесятых годов. Не стоит недооценивать эффективность утопий. Я убеждён: наша страна, имея к тому весьма мало экономических, ресурсных и каких угодно ещё возможностей, смогла в течение трёх десятков лет быть одной из ведущих мировых держав и лидеров научно-технического прогресса не в последнюю очередь потому, что по крайней мере минимально достаточное число наших учёных, прежде всего — молодых, полагали, будто их творческий труд приближает тот мир, в котором им хотелось бы жить и образ которого был им так знаком и так любим по фантастическим книгам. А когда путеводный образ погас, на его место по принципу «природа не терпит пустоты» вместо мира коллективной погони за социальной справедливостью воткнулся мир индивидуальной погони за прибылью, мир отмены общих усилий, объявленных исключительно принудительными, мир справедливости капиталистической: долой уравниловку, всяк сам по себе.