|
Так что с былой совестью нации тоже хорошо бы не перестараться; помоем — и хватит. Нов целом — правильно покончено. Никогда не забуду короткую сцену, которой был свидетелем на набережной Коктебеля, у Дома творчества писателей, в сентябре 88-го года. Сам я в том доме никогда не жил, предпочитал снимать у одной и той же хозяйки в деревенской глубине посёлка — хоть немного напоминало полный куриного квохтанья детский рай в родной деревне отца, где я каждый год проводил школьные каникулы… Но в Коктебеле куда ни пойдёшь — мимо набережной не пройдёшь. И вот движется мне навстречу пожилая супружеская пара, о чём-то спорят, и она ему говорит: во, смотри, дом писателей, так надо ж у писателей спросить, писатели все знают… Вот такое было в народе уважение к властителям дум, такой пиетет. А теперь лишь слепой не видит, что властители дум не знают ни черта, кроме надёрганных откуда ни попадя доказательств вечного скотства русской жизни, и способны лишь обличать перед мировым сообществом православное мракобесие и жестокий кремлёвский гнёт.
Но главный урок перестройки ещё зубрить и зубрить. Чем только и удалось по-настоящему взбаламутить громадный терпеливый работящий народ? Пактом Молотова — Риббентропа? Ужасами махрового русского антисемитизма? Откровениями о том, что Сталин был параноик, а у Ленина мозг усох, потому он революцию и придумал? Нет. Вспомните, с чего началось. «Шире пользоваться преимуществами социализма». «Повышать уровень социальной справедливости». «Больше света, больше социализма». Если бы Горбачёв, или тем паче Ельцин с танка, честно сказали вслух, что они нам уготовили: а теперь, мол, все, у кого нет миллиарда, могут идти в задницу, — вряд ли демонстрации в защиту перестройки собирали бы миллионные толпы, а вдень путча вряд ли кто-то полез бы под гусеницы. Помните борьбу с привилегиями? А помните судьбу комиссии по борьбе с привилегиями? Теперь привилегий нет. Теперь всё проще и грубее: что украл — то твоё. Это очень серьёзный вызов. Если по закону не получается упечь в тюрьму вора и казнокрада и отобрать у него добычу, народ перестаёт уважать законы. Если народ перестаёт уважать законы, то он начинает устанавливать справедливость в обход них. Если справедливость может быть только беззаконной, государство, у которого такие законы, становится народу чужим. Если государство стало чужим, ни один человек не может воспринимать стоящие перед государством проблемы, как личные. При всём желании. И уж подавно когда желания нет. В январе мы с моим давним товарищем по перу Дмитрием Быковым слегка отметили моё шестидесятилетие. Знакомы мы с Димой уже почти четверть века, и очень жаль, что различия в представлениях о том, как лучше решать стоящие перед нашим государством проблемы, развели нас по разные стороны… к счастью, ещё не баррикады, но уж во всяком случае — бульвара. Однако это никоим образом не мешает мне признавать его ум, талант и чутьё. Уже тогда, за месяц до окончательного киевского переворота, он всё твердил, что мы должны пойти украинским путём, что России просто необходим свой майдан, и произнёс таковы слова: «В огне хоть что-то уцелеет, а вот в болоте перепреет и сгниёт всё». Это может показаться просто эффектной и крайне безответственной фразой, а то и лозунгом пятой колонны, но если правильно понять, что такое огонь и что такое болото, станет очевидно, что по крайней мере тут-то Быков прав. Огонь — это вовсе не чёрный дым покрышек. Это совместное решение общих проблем, совместное преодоление общих бед, сколь угодно тяжких. А болото — это привычная, безысходная, тотальная несправедливость, на которую все уже давно махнули рукой и живут, будто это норма. Вот простой и где-то символичный пример. Не так давно вдруг модно стало по телевизору рассказывать, что всем уже оскомину набившая высокопоставленная то ли обвиняемая, то ли подозреваемая, то ли и впрямь казнокрадка — оказывается, картинки рисует и стихи пишет. |
