От неожиданности я теряюсь и даже не знаю, что ей ответить. Я просто в шоке от ее слов… Репортеры, стоящие рядом, жадно прислушиваются к нашему разговору и снимают все на камеру

— …А что еще твоя мама сказала?

— Что ты теперь никогда не приедешь к нам выступать — хмурится девочка — Это правда, да?

Ох, и вопросы у этого ребенка… Я бы предпочел сейчас промолчать, но все вокруг напряженно ждут моего ответа, и мне приходится ей отвечать.

— Как тебя зовут, красавица?

— Жюли…

— А ты хочешь, чтобы я приехал, Жюли? — девочка радостно кивает — Тогда я обязательно снова приеду. И мы обязательно выступим в Париже. Но не в этом году.

— Тогда в следующем?

Детская непосредственность опять ставит меня в тупик. Я правда не знаю, что ей ответить. На мое счастье сквозь толпу к нам прорывается молодая женщина, видимо ее мать.

— Жюли, разве так можно?! Простите ее… — это уже мне.

— А Викто’р сказал, что он будет выступать в Париже! — радостно сообщает ребенок маме и всем окружающим.

Женщина еще раз смущенно извиняется и уводит дочь. А за меня тут же берутся журналисты.

— Виктор, вы, правда, собираетесь на гастроли во Францию?

— Пока только в США и Италию. А если пригласите нас во Францию, мы рассмотрим и такую возможность. Но сейчас мне тяжело говорить об этом, вы должны меня понять.

Репортеры сочувственно кивают, но уже вцепились в меня мертвой хваткой.

— Скажите, как остальные члены вашей группы восприняли гибель Веры?

— У всех был шок. Настолько острый, что многие просто не поверили. Отказывались верить в услышанное. Как в цивилизованной стране могло произойти такое? Как можно устраивать охоту на человека и загонять его как добычу в лесу?! А главное — ради чего?! Чтобы потом заработать тридцать серебряников на фотографиях чужой смерти?!

Я повышаю голос, над площадью повисает напряженная тишина. Я обвожу притихшую толпу пристальным взглядом, забираю прессу из рук Сергея Сергеевича.

— И вот теперь Вера мертва. Ее больше нет. А я хочу спросить всех этих охотников: вы довольны? Напились крови?! Получили свою кровавую сенсацию?!

Поднимаю высоко над головой пачку журналов и газет, потрясаю ими в воздухе и начинаю по очереди показывать их толпе, чтобы были видны названия изданий.

— Мы знаем имена убийц и названия изданий, на которые они работают. Эти таблоиды тоже должны понести заслуженное наказание как соучастники убийства!

— Вы предлагаете развязать травлю прессы? — морщится один из репортеров.

— А вы предлагаете оставить все как есть?! У вас во Франции действуют особые законы для прессы? По которым ей можно безнаказанно убивать?!

— Это же был несчастный случай! — выкрикивает другой журналист.

— Да, вы что?! — кривлю я рот в издевательской ухмылке — Сами-то хоть верите в то, что сейчас говорите?! Если и полиция попробует убедить нас, что это был несчастный случай, то я сразу должен всех предупредить: нас такой ответ не устроит!

Толпа одобрительно гудит, и я снова громко обращаюсь к людям на площади.

— Это было настоящее убийство! Но самое отвратительное то, что совершив его, папарацци не спешили вызывать полицию и скорую помощь, Нет! Кто-то из них сразу же трусливо сбежал с места аварии, а остальные тут же бросились фотографировать умирающих людей в покореженном автомобиле. Они в этот момент думали только о том, сколько им заплатят за эти снимки!

Меня потряхивает от ярости, я еще раз показываю всем названия журналов и газет:

— Вот имена пособников этих убийц! Я могу перечислить поименно те издания, чьи репортеры убили вчера Веру в этом туннеле: «Clocer», «Public», «Paris Match», «France Soir», «France Dimanche».