Я больше не могу плакать, Пирс. Это слишком больно.
Он притянул меня ближе к себе, я повернулась, чтобы лечь рядом с ним, и его руки оплели меня.
— Не могу остаться, — солгал он для меня, отведя глаза в сторону. — Я хочу быть здесь недолго, а потом я тебя покину. — Он посмотрел мне в глаза: — И я буду плакать, когда уйду, потом что мог бы любить тебя вечно.
У меня глаза увлажнились, и Пирс отвел мне волосы с лица, вытирая слезы, и я слышала в его голосе, что он сам себе ни на копейку не верит. Я всмотрелась в его глаза, эмоционально выжатая, хотя ничего не случилось. Он с закрытыми глазами подался ко мне. Наши губы встретились, и он погрузился глубоко, найдя языком мой язык, да так, как я даже представить себе не могла.
«Я буду плакать, когда уйду», — отдавалось эхом у меня в мыслях, и я крепче обняла его. Потому что мог бы любить тебя вечно.
Это было то, что мне нужно. Это было то, что я могла принять, все, что я могла дать.
И я отдала себя моменту, единственному мигу, который называется «здесь и сейчас». Придвинулась к Пирсу, прижалась с намеком, и его рука легла мне на бедро, а другая нашла грудь. Господи, от него везде оставались искры, под его пальцами я покрывалась гусиной кожей, а он создавал между нами лей-линейный дисбаланс.
— Пирс! — выдохнула я, когда он привлек меня ближе и нежно поцеловал в шею.
Он трогал меня, водил руками по спине, но не переходил к тому, что мне действительно хотелось.
— Пирс! — повторила я настойчивей, когда он снова нашел мою грудь.
— Да, — отозвался он, явно занятый другим, но если он сейчас не перейдет к большему, я заору.
Я облизала губы, вздрагивая, взяла его руки в свои, иначе я не могла думать.
— Давно ты?…
От темноты в его глазах у меня холодок пробежал по коже.
— Настолько давно, что ты не выживешь, если я не буду осторожен.
Улыбка у меня стала озорной:
— Ты себе представить не можешь, насколько неудобны эти штаны.
Грубая от физической работы ладонь скользнула по мягкой коже моего бока, задержавшись у пояса.
— Я мню, мои сейчас мне тесноваты, — признал он, обнял меня рукой и я слегка хихикнула, когда он развернул нас, подложив меня под себя. Одеяло как-то оказалось подо мной, и с неожиданным хлопком погас свет.
— Пирс?
Я в тревоге села, ткнувшись прямо в него. Его руки приняли мое лицо, и он поцеловал меня, стоя надомной на коленях. Чертовски было неудобно, и я рухнула опять под него. Нашла завязки его штанов, но не успела ничего сделать, как он потянул с меня рубашку через голову, и завязки пришлось отпустить.
Тихо застонав, я попыталась снова, но он отстранился опять, возясь с молнией у меня на боку. Штаны на мне еще были мокры от речной воды, и их пришлось снять, выворачивая наизнанку. Пирс смешно ругался, отчего я улыбалась, а потом вернулся — я подняла руку, проведя по его плечу, опустила ее к штанам и с удовольствием ощупала выпирающую спереди ткань.
Развязала пояс, и штаны повисли у него на бедрах. Я сунула руку глубже, чтобы найти его, и Пирс задышал резче. Предвкушение струйкой адреналина стало наполнять меня, и я притянула Пирса на себя сверху.
— Как ты с лей-линиями? — спросила я, желая быть уверенной, что он знает, что и как.
— Клянусь, я не сделаю тебе больно, Рэйчел, — выдохнул он. — Но ты мне запретила.
Я вспомнила, как проснулась с теплом текущей через меня лей-линии.
— Соврала, — сказала я, гладя его рукой просто ради наслаждения этим чувством.
Радостно хмыкнув, он опустился на одеяло, и я повернулась к нему лицом. |