|
Перед требушетами мельтешат крохотные фигурки всадников, пеших ратников. Все пялятся на замок, вылазки не ждут, иначе выслали бы на охрану дорогих метательных машин народу побольше. Один всадник понесся в сторону замка, что-то выкрикивает, машет руками. По эту сторону требушетов в полусотне шагов два шатра: ярко-красный и красный с оранжевым. Красный побольше, что естественно, да не сравняется вассал даже в такой мелочи с господином, костры, вокруг огня народ, что-то жарят, пекут, просто жгут поленья, бездумно глазеют в огонь. Чувствуют себя вольготно, сволочи. За спиной простучали копыта, на взмыленных конях появились Гунтер, Зигфрид. В глазах Гунтера я увидел страх и почтение, Зигфрид смотрит почти с ужасом. — Что у вас… за конь… — прохрипел он. А Гунтер сразу сказал деловито: — В красном — Конкейн, брат Гуинга Одноглазого, в оранжевом — Орандж, он всегда носит цвета своего имени. Неистовый воин, страшный в бою, с ним всегда его два брата. Им навстречу лучше не попадаться. Зигфрид добавил с осторожностью: — Да и вообще там человек сорок, если не пятьдесят. — Но рыцарей только пятеро? — уточнил я. — Не меньше, — согласился Гунтер. — Это Конкейн, Орандж с братьями, но среди тех, кто у костра, могут оказаться два-три однощитовых рыцаря. Я задумался. Рыцари, как уже знаю по школьным урокам истории, — товар штучный, не так просто собрать рыцарей в одном месте больше трех, если не для пира или турнира. В тыща двести девяносто пятом году в Эссексе, крупном графстве Англии, было всего двадцать четыре рыцаря, не считая одиннадцати старых и больных, которые не в состоянии были даже взобраться на коня, а все потому, что снарядить рыцаря дороже, чем в нынешней деревне купить бронетранспортер. В сражении при Линкольне, едва ли не самой крупной битве в Англии в тыща двести семьдесят первом, с одной стороны яростно сражались восемьсот рыцарей, с другой — шестьсот. Погиб только один рыцарь, да и это считалось крупной потерей. Правда, сколько полегло простых воинов — никто не считал, да и зачем — простых набрать и снарядить проще простого. Простых везде как мух. И берутся откуда-то сами, как мухи. — Похоже, — признал я, — леди Клаудии придется туго. — Не просто туго, — сказал Гунтер с удовлетворением. Я молчал, стараясь врубиться в ситуацию, но в голове пусто, ведь женщины и мысли вместе не приходят. В жизни обманывают только три вещи: часы, весы и женщины, видимо, этот Конкейн решил ответить на обман чисто по-мужски. Вроде бы и нехорошо так поступать с женщиной, все-таки слабый пол, но если этот слабый пол вздумать играть по правилам сильного, то что ж… Зигфрид быстрым взглядом окинул расположение требушетов, количество всадников. — Ей не выстоять, — произнес он. — Не знаю, что у нее за колдовство внутри замка, но отсюда ее замок разнесут по камешку. — Не за одну неделю, — предположил я. — Да хоть за год, — сказал он. — Насколько я слышал, у нее нет друзей? — На помощь никто не придет, — подтвердил Гунтер злорадно. — Она всегда держалась от всех в сторонке. Все-таки… гм… колдунья, а здесь земли христианские… — Зря не вышла замуж, — сказал я. — За кого-нибудь из соседних лордов. Или за дальних — неважно. Воинская мощь колдовству не помеха. Гунтер хмыкнул. — Иногда женщина не может найти себе мужа потому, что пьяные ей не нравятся, а трезвым не нравится она. — Но она достаточно красива, — заметил я. — Да, но колдуний у нас боятся… А ж говорю, что только по пьяни, когда ничего не страшно… Даже в этом мире, мелькнула мысль, где еще не установились общие законы, а всяк феодал вводит свои, существует все же некая база, которой придерживаются все, пусть даже инстинктивно. |
