|
Я велел лучникам: — Возьмите топоры и разрушьте все требушеты! Гунтер вмешался: — Проще сжечь, ваша милость. — Молодец, — одобрил я. — Гунтер, ты не жмись, поправляй всегда, когда брякну. А брякнуть можно только дурость, верно? — Это не дурость, — сказал он смущенно, — просто сжечь быстрее. — Я и говорю, молодец! Зигфрид перевернул раненного в плечо, а разбившегося при падении приподнял и усадил, прислонив спиной к огромному валуну. Раненый застонал, с трудом вскинул руку. Зигфрид усадил и его, я соскочил с коня. — Ну что, орлы, — поинтересовался я, — не выгорело? Первый рыцарь смотрел на меня затуманенными болью глазами: — Кто вы… сэр? Почему? Я подошел ближе, смотрит без ненависти, в голубых глазах недоумение и страдание. Кровь все течет, уже не спасти, разве что быстро высвободить из железной раковины, разрубленной моим мечом, и сразу же на стол хирурга. — Я не считаю правильным нападать на одинокую леди, — ответил я. — Сиди тихо. Глава 8 Я опустился перед ним на колено, хотел было возложить на железные плечи ладони, заколебался, двое стрелков поняли, мигом сорвали шлем, потные светлые волосы хлынули такой волной, словно передо мной Жанна д’Арк или Ким Бэйсингер. Он зло сверкнул глазами, но я властно опустил ладонь на лоб. — Терпи, чадо неразумное. Он дернулся, застыл. Я подержал пару секунд, оглянулся на второго. Зигфрид заботливо придерживает, все рыцари — братья, тот все пытался завалиться в сторону. С него тоже сорвали шлем, я возложил ладонь, ощутил слабость, этого расшибли куда серьезнее, явно сращиваю кости и внутренние органы, даже затошнило чуточку, перевел дыхание и отступил. Первый вздрогнул, подвигал руками и шеей, проверяя себя. Медленно поднялся. — Кто вы, сэр? — повторил он уже со страхом. — Ричард де Амальфи, — ответил я. — Просто еду мимо, на птичек смотрю. Не скажу, что мы с леди Клаудией друзья… но повторяю, с моих христианских и вообще богоугодных позиций… эх, услышал бы меня отец Дитрих!.. я считаю, что недостойно нападать на одинокую женщину. Я вас вылечил, но вы все еще мои пленники. Не могу остаться здесь, чтобы вас держать за руки, нам ехать дальше. Так что выбирайте: либо повешу прямо здесь, либо даете клятву никогда не воевать против леди Клаудии. Они переглянулись, помялись, первый сказал хмуро: — Глупо лечить от тяжелой раны, чтобы повесить… Но если другого выбора нет, то я даю клятву. — Как? — переспросил я. Он вздохнул, взял в правую руку нагрудный крестик и сказал громко: — Именем Господа клянусь, что если захочу выступить против леди Клаудии, то сперва испрошу у вас освобождение от моей клятвы. Я подумал, кивнул: — Логично. Это даже лучше, признаю. А то вдруг в самом деле леди и мне покажет ядовитые зубки… Ну а вы, благородный рыцарь? Второй посмотрел на первого, сказал совсем желчно: — На этом кресте Господом клянусь, что без вашего позволения ни словом, ни делом не причиню леди Клаудии вреда. Только на вашем месте, сэр, я бы поостерегся… Я спросил с подозрением: — Чего? — Сделать женщину счастливой очень легко, — пояснил он. — Только это бывает очень дорого. Я вздохнул с облегчением: — Ах это… Учту. На этом и покончим. А то мне, право, совестно брать с вас какие-то клятвы, как будто вы и без клятв не поступили бы именно так, как велит вам совесть порядочных людей. Мы вас оставляем здесь… В смысле у вас тут дела уже другие, нетребушетные, а мы едем дальше. Пленных ратников связать и отправить под охраной в Амальфи, там решим их судьбу. Думаю, половина, если не больше, восхочет наняться к нам. |
