Перед палаткой Вара я выпрямляюсь. Навстречу мне выходит центурион. Я не помню, как его зовут, он, вроде бы, из Восемнадцатого… или я путаю.

Центурион салютует.

— Легат? — кажется, он удивлен. Что‑то в нем не так.

Я говорю:

— Центурион? В чем дело?

— Вам лучше поспешить, легат. Хотя… — он медлит. И от этой заминки мое сердце переходит на ускоренный бег.

— Что? Что случилось?!

Он качает головой.

— Думаю, все равно уже поздно.

И я внезапно понимаю, что он забрызган кровью — с головы до ног.

Я расталкиваю людей, стоящих у входа в палатку Вара.

— Наведите порядок, — приказываю охране. Тит Волтумий кивает. „Будет сделано“. Теперь вместо преторианцев, которых я, как всадников, отдал Нумонию, у меня охрана из простых солдат моего легиона. Как была у моего брата в день смерти.

Смешно.

— Пропретор!

Я вхожу в палатку. Я останавливаюсь.

Я — опоздал.

Некоторое время продолжаю смотреть, затем поворачиваюсь на пятках и выхожу прочь.

Перед глазами все еще маячит растерянное лицо Вара, с кровью, запекшейся в ноздрях.

Трус и слабак. Сбежал.

Кажется, мне все еще мерещится жуткий запах шиповника, витающий над всем этим побоищем. Интересно, болел ли у Вара желудок в последние мгновения перед смертью?

Надеюсь, что нет.

— Выставить стражу у входа, — приказываю я хрипло. — Никого не впускать, никого не вы…

Я вспоминаю бездыханные тела. Два трибуна, префект лагеря Девятнадцатого легиона и четыре центуриона — мертвы. Вряд ли кто‑то из них захочет на свежий воздух.

— Никого не впускать, — говорю Титу. — Все.

Самоубийство — это как чума. Стоило легионерам узнать о гибели Вара, как еще несколько центурионов Восемнадцатого Верного падают на свои мечи. Потом тоже делают два десятка легионеров. Затем еще несколько. И еще.

— Эггин? — говорю я.

Префект лагеря Семнадцатого легиона хмуро поворачивает ко мне багровое лицо:

— Не дождетесь.

Падающий на трупы снег. Огромные хлопья падают — тяжелые, мокрые… падают на моих солдат.

Я моргаю. Снег исчезает. Почудилось?

Мой Семнадцатый легион в тяжелом состоянии. Потерял половину состава минимум. Когда я упал от удара однорукого, мы едва не утратили даже нашего орла… а Восемнадцатый легион — утратил. Именно его орла вестник принял за орла Морского Победоносного. И донес пропретору.

Квинтилий Вар мертв. Самоубийство.

Нумоний Вала предал легионы и бежал со всей конницей.

Гортензий Мамурра, легат Девятнадцатого, убит в бою. Мне рассказал об этом один из уцелевших центурионов Счастливого легиона. Мамурра возглавил атаку, пытаясь пробиться к обозу и любой ценой спасти женщин и детей.

Герой?

Как ни странно.

Изнеженный городской хлыщ в отличие от Вара выполнил свой долг до конца.

Он умер в бою. Сделав все, что мог — и даже больше.

Кстати… Я потираю лоб.

Теперь я командую римской армией в провинции Великая Германия.

Я один.

Какое нелепое и страшное повышение.

— Какие будут приказания, легат?

Я оглядываюсь. Какие еще приказания? О чем вы? Все кончено…

— Легат!

Я поднимаю голову и вижу Тита Волтумия. Центурион смотрит на меня в упор. В глазах — плавятся мед и золото.

— Тит, что ты…

— Какие будут приказания, легат? — настаивает он.