От болот, обтекая островки деревьев, тянется белесый туман. Наплывает волнами, клубится…

— Не нравится мне это, — голос Тита Волтумия хриплый и надсаженный. — Что они делают?

Вчера центурион орал команды так, что птицы на лету глохли и падали на землю. Сегодня он говорит чуть тише обычного. И чуть более хрипло.

— Ждут.

— Чего? Они же не вороны…

Я качаю головой. От усталости и недосыпа перед глазами — марево. А, может быть, от вчерашнего удара по голове.

Вороны? Было бы смешно, если бы у меня оказалась фигурка Ворона. Они известные любители трупов…

— Верно. Воробьи — не падальщики. Воробьи — проводники душ.

Тит Волтумий оглядывает птичье воинство и говорит:

— Много же их.

— Это точно.

От болот доносится запах застоявшейся воды и мха. И крови. Я слышу торопливые шаги.

— Легионер Виктор! — докладывает "мул".

Я мгновенно поворачиваюсь.

— Что Виктор? Где он?

— Гемы его утащили, легат.

— Что — о?! Куда?!

…Сигнал единственной уцелевшей буцины разносится над лагерем. Общее построение.

Я оглядываю легионеров. Посеревшие, небритые, осунувшиеся лица.

— Приготовиться к вылазке, — говорю я. — Я возьму вторую когорту.

Вторая — это когорта Тита Волтумия. Вернее, то, что от нее осталось. Человек триста.

— Разумно ли это… — начинает Эггин, но я обрываю:

— Нет.

Два с половиной месяца назад. Рим, форум.

— Ваш брат… — говорит посланец.

Я поворачиваюсь.

— Что он опять натворил?

Раб молчит, лицо странное. Ну же, что ты молчишь?

В глазах раба я читаю ответ за миг до того, как его губы раскрываются и произносят:

— Он умер.

Вокруг меня кружится и танцует пыль. Со всех сторон нависает громада прокаленного солнцем города. Полдень. Рим. Июльские иды. От мраморных колонн идет легкий вежливый холодок.

Да уж… хуже он ничего придумать не мог.

— Как это случилось?

— Его убили.

Я молчу.

Вечно с братом какие‑то неприятности. Похоже, предсказание старухи — сарматки все‑таки сбылось.

— Квинт, как он… погиб?

— Это не Квинт.

Мгновение я не могу сообразить.

— Тогда кто? О, чрево Юноны! Луций?!

Никогда не думал, что со старшим братом может что‑то случиться. Просто в голову не приходило.

— Да.

Секст Виктор, легионер Семнадцатого Морского, около 30 лет

— Виктор! — кричат откуда‑то издалека "мулы". — ВИКТОР!

Он слышит их словно сквозь плотную завесу. Гемы, думает он. "Как же я так сплоховал?"

Он напрягает память. Боль в голове усиливается, а воспоминания ускользают. Нет, все смутно. Не ухватить.

Старуха, германская жрица, поднимает каменный нож. Виктор разглядывает его со спокойным, холодным интересом.

На грубо сколотом куске обсидиана запеклась кровь. Прилип темный волос.

— Хоть бы нож помыла, дура, — говорит Виктор хрипло. Веревка сдавила горло, она шершавая, жесткая и врезается под кадык. — Совсем, проклятая карга, обленилась.

Старуха оскаливает остатки зубов. Шипит и машет руками перед носом легионера.

— Всего… заплевала. — Виктор с трудом переводит дыхание. — Ну, у тебя… и характер. Муж‑то, небось, сбежал? Бедненькая.