– Излагай! – принял волевое решение майор Кривошеев.

Я раскрыл папку со следственными материалами.

– Один мой друг любит говорить: все просто, когда все знаешь. А когда чего‑то не знаешь, все самое простое становится непроходимо сложным. Так получилось и с этим делом. Эти материалы вы просматривали не меньше чем по десять раз. Верно?

– По пятьдесят, – поправил майор.

– Я вам пока только одно скажу: фамилия преступника упоминается в них не меньше двенадцати раз – я специально подсчитал. Он фигурирует и как свидетель.

– Ты не мог видеть этих материалов, – решительно заявил майор.

– И тем не менее видел. Не мучайтесь, Олег Сергеевич. Я не шпион и не уголовник.

Ну, увидел я эти материалы – и что? У меня есть друг, у него еще друг, а вот этот друг имеет право ознакомить меня с любыми материалами МВД. Скажу даже так: формально не имеет, но даже министр МВД не посмеет сделать ему за это замечание.

– Интересные у тебя друзья, – заметил майор.

– Есть и интересные, – согласился я. Капитану Смирнову было не до наших словесных дискуссий. Он раскрыл папку и начал внимательно, будто видит все это впервые, изучать каждый лист следственного дела, особенно обращая внимание на показания свидетелей. На отдельном листочке он делал одному ему понятные пометки. В работу включился и майор. Но он, видно, так до конца и не поверил серьезности моего заявления, потому что перелистал дело, как подшивку старого, давно прочитанного еженедельника.

Минут через сорок капитан Смирнов захлопнул папку и сказал:

– Салахов. Он, точно! Его в тот вечер на Строительной улице видели все свидетели.

– Требуются объяснения? – спросил я.

– Иди ты… со своими объяснениями! – отмахнулся капитан. – Я тебе сам все сейчас объясню. Было у меня чувство, что работал не чужак, а свой. Внутри сидело, а выразить не мог. Нутром чуял. Сбивало одно: откуда у него такая квалификация.

– Этой информации вам и не хватало, чтобы закончить дело, – проговорил я и в старых аудиокассетах нашел ту, где были записаны установочные данные на бывшего афганца Салахова. По моей просьбе их раздобыл полковник Голубков и передал Артисту, а тот мне. Учеты были только по МВД, но не было никаких сомнений, что Салахов был связан и с какой‑то спецслужбой. Иначе полную информацию на него дали бы из Зонального информационного центра по первому же запросу прокуратуры или милиции города К. Я не мог держать бумажку в кармане или где угодно, в любой момент на нее могли наткнуться. Поэтому сделал так же, как с разговором с Профессором в военном госпитале: записал текст на самый конец какой‑то задрипанной старой кассеты. Сейчас этот текст я и прокрутил майору Кривошееву, капитану Смирнову и безучастно присутствующему при нашем разговоре подполковнику Егорову.

Текст произвел, прямо скажем, должное впечатление. И капитан, и майор были людьми опытными и прекрасно понимали, почему эту информацию они получают от меня, а не обычным способом. А чтобы проверить ее, никаких особых разрешений высокого начальства не требовалось. Я не сомневался, что они займутся этим, как только у них выкроится хоть минута свободного времени. Но сейчас их волновало другое.

– Где ствол? – спросил майор.

– Две пули, извлеченные из тела Комарова, были отправлены на баллистическую экспертизу? – спросил я.

– А как же? – удивился капитан.

– Вы уверены, что это те самые пули? – продолжал я.

– Ни малейших сомнений, – подтвердил капитан.