Так как же Адолину до них достучаться?

Секейр начал судилище с призыва к тишине, чего Келек никогда не делал. Очевидно, тишины, воцарившейся на трибунах, было недостаточно, потому что Секейр приказал изгнать трех спренов за то, что они шептались с соседями.

Покончив с этим, чопорный старейшина встал и зачитал подготовленную речь. Буря свидетельница, она оказалась длинной… Пространные пассажи о том, как Адолин навлек на себя подобную участь, и о том, как же хорошо, что люди наконец-то заплатят за грехи, следовали один за другим.

– А мы правда не можем без этого обойтись? – вмешался Адолин, когда Секейр сделал эффектную паузу. – Мы же знаем, что должно случиться. Давайте приступим к делу.

Новый Верховный судья махнул рукой, и к Адолину подошла женщина-спрен. В руках у нее была белая тряпка – кляп. Она дернула тряпку за концы, туго натянула, как бы говоря: «Только дай мне шанс».

– Подсудимый, говорить будешь во время выступления обличителя, – сказал Секейр. – А судью прерывать не позволено.

Ну ладно. Адолин встал по стойке смирно. У него не было в этом деле опыта настоящего рядового, однако Зайхель приложил усилия, чтобы его обучить. Он потерпит. Пусть спрены увидят, как стойко подсудимый переносит удары.

Его решимости хватило до того момента, когда Секейр, наконец-то закончив речь, вызвал последнего обличителя.

Им оказалась Майя.

Амуна вела ее за руку, оттесняя наблюдающих спренов чести. Хотя Адолин каждое утро ходил к Майе – и они позволяли ему делать с ней упражнения, – их разделяла решетка. Иначе ему не позволяли общаться с ней; дескать, мертвоглазые лучше всего себя чувствуют, когда вокруг царит спокойствие.

Если так, то почему ее тащат в самую гущу толпы? Адолин шагнул вперед, но спрен чести рядом с ним предупреждающе хлестнула тряпкой-кляпом. Он усилием воли опять встал по стойке смирно и стиснул зубы. Майя, казалось, ничуть не страдала от всеобщего внимания. Она шла с привычным незрячим взглядом, совершенно не обращая внимания на шепчущуюся толпу.

На этот раз Секейр не стал никого призывать к тишине. Бородатый старейшина улыбнулся, глядя на переполох, вызванный появлением Амуны и Майи. Майю вывели на подиум, она повернулась и как будто заметила Адолина, потому что склонила голову набок. Затем, словно только сейчас осознав происходящее, обвела незрячим взглядом переполненные трибуны. Потом съежилась, ссутулив плечи, и ее движения сделались быстрыми, отрывистыми.

Он попытался поймать ее взгляд и успокоить улыбкой, но она была слишком рассеянна. Преисподняя! Адолин не испытывал ненависти к спренам чести, несмотря на их уловки, но от происходящего у него все внутри закипело. Да как они посмели использовать Майю в своем спектакле?

«Они не все одинаковые», – напомнил он себе, читая настроение толпы. Одни сидели тихо, другие шептались. И наверху многие стояли с мрачными лицами. Нет, им этот шаг тоже не понравился.

– Теперь ты можешь говорить, пленник, – сказал Секейр Адолину. – Ты узнаешь эту мертвоглазую?

– Почему вы меня допрашиваете? – спросил Адолин. – Она должна давать показания, а я должен задавать вопросы. Впрочем, вы же выбрали обличителя, который не в состоянии отвечать.

– Я буду руководить дискуссией, – заявил Секейр. – Таково мое право судьи в случае, если свидетель слишком молод или не годен для традиционного допроса.

Адолин отыскал глазами Купаж, единственную черную фигуру в море светящихся белых. Она кивнула. Это было законно. Было так много законов, которые она не успела объяснить, но это не ее вина.