Отчаянные, гортанные, не похожие на крики о помощи. Они как будто выражали мучения того, кто утратил дар речи, но по-прежнему нуждался в возможности излить страдания.
– Это несчастное создание, – прокричал Секейр сквозь нарастающий шум, – осуждает тебя с каждым стоном. Она наш последний обличитель, ибо ее боль мы никогда не должны забывать. Послушай, как она требует твоего наказания, Адолин Холин! Она была невиновна, однако твое племя убило ее. Послушай, как она жаждет крови!
Крики Майи делались все громче и неистовее. Некоторые спрены чести в толпе попятились, а другие зажали уши и скривили лица. Адолин уже слышал такой крик раньше, когда пытался призвать ее в качестве Клинка, находясь в Шейдсмаре.
– Ей больно! – крикнул Адолин, бросаясь вперед.
Однако спрены, наблюдавшие за ним, ждали этого. Они схватили его и обездвижили.
– Отпусти ее, ублюдок! Ты доказал свою точку зрения!
– Мою точку зрения следует доказывать с неослабевающей убедительностью! – крикнул в ответ Секейр. – Снова и снова! Ты будешь не единственным предателем, который придет с улыбкой, умоляя о праве эксплуатировать нас. Мой народ должен оставаться твердым, должен помнить этот момент, для своего же блага. Они должны увидеть, что натворило человечье племя!
Голос Майи стал громче, прерывистое дыхание перемежалось рваными завываниями. И в этот момент Адолин… каким-то образом почувствовал ее боль. Безграничную муку. И… злость?
Гнев на спренов чести.
– Они доверяли вам, – продолжал Секейр, – а вы убили их!
Она вцепилась в руки спренов чести, пытаясь освободиться, ее зубы сверкали, когда она поворачивала свои выцарапанные глаза то в одну сторону, то в другую. Да, Адолин чувствовал эту агонию, как свою собственную. Он не знал причины, но чувствовал.
– Послушай ее! – не унимался Секейр. – Прими ее осуждение!
– Отпусти ее! – заорал Адолин, а потом обмяк. – Шквал. Просто отпусти…
– Я отказываюсь судить! – провозгласил Секейр. – Мне не нужно выносить вердикт. В конце концов, важны только ее показания. Ее осуждение – это все, что нам требуется. Слушай ее крики, помни их, когда будешь гнить, Адолин Холин. Вспомни, что сделало с ней твое племя. Ее крики – твой приговор!
Вопли Майи достигли мучительного крещендо, затем она замолчала, задыхаясь.
Слаба. Слишком слаба.
«Возьми, – подумал Адолин. – Возьми немного моей силы».
Она посмотрела прямо на него – и, несмотря на выцарапанные глаза, увидела. Адолин почувствовал что-то, некую теплоту глубоко внутри. Майя втянула воздух, наполняя легкие. Ее лицо побагровело, когда она собрала все силы, приготовилась снова закричать. Адолин ожидал услышать визг. Она открыла рот.
И заговорила.
– Мы! Вы-бра-ли!
Эти два слова разнеслись по Форуму, заставив взволнованных спренов чести замолчать. Секейр, стоявший к ней спиной, обомлел. Он обернулся, чтобы посмотреть, кто прервал его эффектную речь.
Тяжело дыша, сгорбившись в объятиях своих тюремщиков, Майя сумела повторить свои слова.
– Мы… Мы выбрали…
Секейр отшатнулся. Руки, державшие Адолина, обмякли – спрены чести потрясенно уставились на мертвоглазую.
Адолин высвободился и пересек помост. Он оттолкнул испуганную Амуну и поддержал Майю, закинув ее руку себе на плечо, как будто она была раненым солдатом. Она вцепилась в него, пытаясь удержаться на подгибающихся ногах.
Но одновременно с этим она не переставала шептать.
– Мы выбрали, – сказала она сорванным голосом, словно кричала уже несколько часов. |