На самом деле он не верил, что сможет спасти отца. Как будто Лирин уже был мертв и кричал на Каладина из Преисподней. Каладин сам не знал, зачем он последовал за ним, но ему надо было подняться повыше. Может быть… может, с высоты будет лучше видно…

Сил неслась впереди него, то и дело ныряя в шахты, по которым лифты достигали последних ярусов башни. Она приземлилась на самом верхнем уровне Уритиру. Каладин прибыл, активировав второй противовес в середине полета, затем перемахнул через перила и отключил устройство одним щелчком. Он приземлился лицом к лицу с Небесным, который попытался преградить ему путь.

«Каладин…»

Он бросил этого Небесного умирать, прорвался через верхние покои. Где?

Крыша. Они попытаются выбраться на крышу. Действительно, он нашел еще одного Сплавленного блокирующим лестничный колодец, ведущий наверх, и устройством Навани ударил его в грудь, закрепил – после чего отправил певца в полет, вверх по лестнице и в небо.

«Каладин… я забыла…»

Голос Сил. Она металась вокруг него, но он ее едва слышал.

Каладин выскочил на вершину башни. Буря распространилась вокруг них, почти до самой вершины – мрачный океан черных туч, которые издавали сердитый рокот.

Последняя из Небесных была здесь. Она попятилась, держа отца и выкрикивая что-то неразборчивое.

«Каладин… Я забыла… Слова…»

Он двинулся на Небесную, и она в панике отшвырнула отца. Наружу. В темноту. Каладин на мгновение увидел лицо Лирина, прежде чем тот исчез. В пропасти. Там, где господствовал ураган.

Каладин вскарабкался на край башни и посмотрел вниз. Внезапно он понял, почему поднялся так высоко. Он знал, куда идет. Он и раньше стоял вот так. Давным-давно, под дождем.

На этот раз он прыгнул.

107. Объединяя

Они потерянные существа, но полны решимости – и это удивительно.

Навани удалось подняться на ноги, но через несколько шагов – бегом к колонне, подальше от Моаша, – у нее закружилась голова. Каждый вдох усиливал агонию, и она теряла слишком много крови. Она споткнулась и, чтобы не упасть, прижалась к стене, размазывая кровь по изображению спрена в форме кометы.

Она оглянулась. Моаш неотвратимо надвигался. Он не спешил. Он держал изящно изогнутый меч сбоку, оставляя в полу небольшую борозду.

– Светлоглазые, – проговорил Моаш. – Лживоглазые. Негодные правители. Твой сын в конце концов оказался трусом, королева. Плача, он умолял меня сохранить ему жизнь. Уместно, что он умер так же, как и жил.

Она сдержала дыхание, не смея ответить, несмотря на всю ярость, и двинулась дальше по коридору, оставляя за собой кровавый след.

– Сегодня я убил друга, – сказал Моаш, и его ужасный голос стал мягче. – Я думал, это будет больно. Удивительное дело, но я ошибся. Я стал собой. Свободным. Больше никакой боли. Я несу тебе тишину, Навани. Это плата за твои поступки. За твою жизнь. За то, как ты…

Навани рискнула оглянуться, когда он внезапно замолчал. Моаш остановился над телом Рабониэли. Сплавленная одной рукой вцепилась ему в ногу. Он склонил голову набок, явно сбитый с толку.

Рабониэль атаковала, впиваясь когтями в его плоть. Ее ноги не слушались, но она схватила Моаша скрюченными пальцами, рыча, и несколько раз ударила его кинжалом, который оставила Навани.

В ноже не осталось антипустосвета, но он все-таки истощал буресвет Моаша. Рабониэль перевернула полосу на клинке. Моаш, ошарашенный атакой, отвлекся и попытался своим осколочным клинком отбиться от обезумевшей Сплавленной.

«Шевелись!» – подумала Навани. Рабониэль пыталась выиграть ей время.

Но даже прилив сил не помог уйти далеко: боль стала нестерпимой.