У нас была ничего не значащая связь — ведь тебя не было так долго, — а теперь такое жестокое наказание.
Пытаясь успокоить и убедить его в своей глубокой любви к нему, я добавил:
— Вы будете со мной всегда, Майкл. Ваше лицо всегда будет напоминать мне о Шекспире и Йетсе, и мы всегда будем вместе.
Утром Девлан поднялся, осторожно побрился, чтобы не пораниться и случайно не заразить меня, и отправился в аэропорт. Все предыдущие разы первым улетал я, словно Афины принадлежали ему, но теперь чувство собственности исчезло и он спешил домой, чтобы приготовиться к смерти, — как это делают слоны-великаны, возвращаясь в свои пещеры, когда чувствуют приближающийся конец.
* * *
Вернувшись в Мекленберг к осеннему семестру 1985 года, я принял участие в злосчастном мероприятии, которое резко оборвало мои добрые отношения с Лукасом Йодером. Так случилось, что я пригласил на наш осенний университетский праздник поэзии одного молодого талантливого поэта из Чикаго, у которого в разных маленьких журнальчиках было опубликовано несколько великолепных поэм и который мог бы рассчитывать на Пулитцеровскую премию, если бы ему удалось найти издателя и выпустить сборник своих стихов. Толстые журналы отказывались от него, объясняя это тем, что у него нет публикаций в солидных изданиях.
— Пока у него нет сборника, — заявляли издатели, — мы не можем быть уверенными, что он зарекомендует себя как поэт. — Первая фраза означала издание в твердой обложке.
Его звали Хейнтц Богулов, и он не только писал хорошие стихи, но еще и имел изрядное чувство юмора. Так что, когда во время пресс-конференции одна из женщин спросила, как такой молодой человек, как он, относится к таким общепризнанным поэтам, как Лонгфелло, он воспользовался этим, чтобы разразиться дикими пародиями на известные строчки Лонгфелло, такими, к примеру, как «Говори мне „нет“ в печальных снах», «Каждый доллар банкиров добыт преступным путем», «Вдруг полицейский нагрянул, когда мы печатали деньги».
Когда стихли первые раскаты смеха, Богулов вышел на самый край сцены, принял величественную позу оратора и стал скороговоркой и с забавным произношением читать свою пародию под названием «Рукавицы Гайаваты» на знаменитую поэму Лонгфелло. Под смех аудитории он закончил ее такими строчками:
— «Делал их наружу и вовнутрь, делал их наружу кожей и никогда не внутрь, никогда наружу мехом и всегда вовнутрь». — Закончив свою потешную мешанину и все еще с перекошенным ртом от непосильных речевых оборотов, он резко прервал свои упражнения и ответил той женщине. — Вот что современный поэт думает о вашем Лонгфелло.
В глубине зала со своего места вскочил невысокий шестидесятилетний джентльмен и заговорил звонким от возмущения голосом. Это был Лукас Йодер, чей последний роман «Маслобойня» сразу же стал первым в списке бестселлеров, и присутствующие смолкли, желая услышать его реакцию на это фиглярство.
— Несколько минут мы с удовольствием подвергали осмеянию поэта, пользовавшегося всеобщим уважением в прошлом веке, и я согласен с вами в том, что по сегодняшним меркам он устарел, ибо писал стихи, которые доставляли радость, читались и перечитывались, чего нельзя сказать о нашей современной поэзии. — Такое оскорбительное высказывание о современных поэтах и их творчестве вызвало бурю протестов, но Йодер продолжал: — Напомню вам, что Лонгфелло принадлежит также одна из лучших строчек во всей поэзии: «Корабли расходятся в ночи и друг другу говорят: „прощай!..“.» Теперь, когда большинству из нас уже неведом такой Лонгфелло, я должен признать, что и следующие три строчки кажутся слишком сентиментальными:
Говорят, что ему следовало бросить поэзию, пока он был первым. |