— И вы заинтересованы в том, чтобы стать писателем?

— Да.

Неожиданно мне захотелось узнать побольше об этом юноше и его необычных способностях.

— Как вы пришли к этому? Ваши родители много читали?

— Оба практически были безграмотными, и оба погибли, когда мне было шесть лет. Бабушка взяла меня к себе и читала мне каждый вечер. Отнюдь не детские книги, чем подтолкнула меня к тому, что я стал писать собственные рассказы.

— Какого рода рассказы?

— Разные. Подобные тем, что она читала, — если они мне нравились.

— У вас сохранились какие-нибудь из них?

— Я никогда ничего не выбрасываю.

Принимая на веру все, о чем говорил мне юноша, я спросил:

— Не могли бы вы захватить что-нибудь, когда будете дома в следующий раз?

— У меня целая коробка в общежитии.

— Написанных в разное время?

— Да.

— Вы можете дать мне три: ранний, средний и поздний?

— Вы окажете мне честь, уделив им свое внимание, сэр.

— Где вас научили этому «сэр»?

— В Хилл. Бабушка опасалась, что в бесплатной средней школе у меня могут быть неприятности. Оснований для этого не было. Я всего лишь экспериментировал с разными вещами, такими, как мотоциклы, компьютеры. Времени учебе уделял немного, поэтому она отправила меня в закрытую школу Хилл, где порядки были довольно строгие.

— Вы печатались в школьной газете?

— Мною написана большая часть того, что там напечатано. Я принесу вам пару номеров.

Через несколько минут он положил передо мной три больших рассказа и три номера газеты; я взял их, стараясь не проявлять удивления, и сказал:

— Я прочту их с большим вниманием, ибо если вы пишете и мыслите так, как это представляется мне, — я посмотрел в глаза Таллу, — то время пребывания в моем классе может стать переломным моментом во всей вашей жизни. — Я встал, пожал ему руку и сказал в дверях кабинета: — Приводите свои дела в порядок, Тим…

— Мне не нравится это имя. Тимоти, если это не затруднит вас.

— Приводите свои работы в порядок, Тимоти, потому что мы устроим вам настоящую проверку как писателю.

* * *

По иронии судьбы осенью 1986 года после объявления войны Лукасу Йодеру я оказался вовлеченным в драматическую конфронтацию, которая заставила меня проникнуться к нему сочувствием. Правда, это касалось наших личных с ним отношений и никак не затрагивало моего отношения к нему как к писателю, чей вялый и скучный стиль по-прежнему претил мне. Однажды утром, когда я, еще небритый, находился в своей комнате в общежитии, мне позвонил президент Росситер:

— Я просил бы вас зайти в зал правления. Не знаю почему, но они особо настаивают, чтобы вы присутствовали на этой встрече.

— Кто?

— Лукас Йодер и его жена. Да, они действительно ранние пташки, должен вам заметить!

Бреясь, я так нервничал, что чуть не порезался, ибо никак не мог представить себе, зачем я понадобился им после того выпада в газете «Мартин Лютер». Неужели они пришли жаловаться президенту и, если судить по строгому тону последнего, мне грозят неприятности? «Черт бы побрал этих Йодеров!» — сокрушался я еще и потому, что предпочитал не встречаться со своими противниками на людях, а скрещивать с ними шпаги на печатных страницах. А эта встреча может стать особенно неприятной из-за миниатюрной жены Йодера, которая, как я слышал, превращается в разъяренную тигрицу, когда дело касается защиты репутации ее мужа, которую я, безусловно, задел. Так что я шел на эту встречу без всякой радости.