Я сплюнула, развернулась и пошла дальше. Кондитер проорал вслед:

– Детка, ихнее высочество сегодня устраивают бесплатную трапезу для веселящегося народа! По случаю восшествия на отеческий престол!

Одноразовое дармовое угощение меня не спасет. Почтенные ангелы‑хранители, впутавшие меня в эту глупую историю, исчезли, бросив свою неудавшуюся протеже на произвол судьбы, я чудом выбралась из королевского замка, я не знаю города, не имею не малейшего представления о местных традициях, в кармане нет ни копейки (да и карманов‑то, собственно, тоже нет), вернуться обратно домой невозможно, ибо я не владею технологиями мгновенного перемещения в пространстве и времени, и даже сомневаюсь, что таковые существуют, ибо предпочитаю считать, что все происходящее есть сон разума, порождающий чудовищ.

Хорошо, что сейчас середина дня, однако через несколько часов начнет смеркаться. Где прикажете ночевать? Искать картонную коробку и подражать нью‑йоркским бездомным? Тоже не выйдет. За отсутствием в этом мире картонных коробок.

Вот с такими мыслями я шла по одной из городских улочек (каменная мостовая, двухэтажные домики с палисадниками, масляные фонари и вывески лавок).

«Ростовщическая контора Даян, Моше, Шлома и компаньоны. Мы ведем дела честно! Добро пожаловать!»

Взгляд наткнулся на эту помпезную рекламу совершенно случайно. Я остановилась, подумала, сняла серьги и золотую цепочку с шеи. Куплено еще в советские времена, в магазине «Яхонт». Думаю, золото остается золотом в любом мире.

Я толкнула дверь, звякнул колокольчик.

В целом лавка ростовщика оказалась именно такой, какой я себе ее и представляла. Темные шкафы, забитые толстыми книгами, прилавок, весы, на стенах в аккуратных деревянных рамочках висят какие‑то официальные бумаги с гербами и печатями – лицензии на торговлю, надо полагать. Пахнет присутственным местом, как в ломбарде на Владимирской площади. Два посетителя: один имеет откровенно дворянский вид, нечто вроде проигравшегося в кости мушкетера, второй скромненько стоит в углу и ждет очереди. Хозяин, нацепив на глаз монокль, разглядывает перстень проигравшегося клиента.

– Камень – подделка, – прохрипел владелец лавки, а меня опять потянуло к идиотическому хихиканью, ибо вся сцена до крайности напоминала ожившую картину Рембрандта «В лавке менялы». – За оправу – не больше десятки.

– Да это же фамильное сокровище! – начал возмущаться «мушкетер». – Прадедушкино! Двадцать пять золотых, не меньше!

– Четырнадцать!

– Двадцать!

– Пятнадцать!

Уговорились на восемнадцати. Боже мой, я даже не знаю, насколько высоко здесь ценятся деньги и что можно купить на один золотой. Если пирожное стоит одну серебряную монету, а, предположим, в одном золотом – десять серебряшек… Много мне не дадут.

– У вас что, барышня? – ростовщик остро взглянул на меня. – Учтите, старые тряпки и битые горшки меня не интересуют.

– Вот, – я выложила перед живописным стариканом (нос крючком, сросшиеся брови и глубоко посаженные глаза… Все это обрамляется потертым лапсердаком, круглой шапочкой и пером за ухом) свои драгоценности. Он посмотрел одним глазом и сразу ответил:

– Пятерка.

Я вспомнила предыдущего посетителя и, набравшись храбрости, брякнула:

– Полтора десятка!

– Девушка, вы, наверное, больны, – вздохнул старичок. – У вас жар. Пойдите домой и выпейте отвара зверобоя. Скажите спасибо хотя бы за пять монет серебром.

– Ах, еще и серебром… – протянула я и пригрозила: – Или назначайте справедливую цену, или пойду к конкурентам.