|
Всеобщее оживление вывело Романа из забытья, он вспомнил, где он, и, протянув руку, зажег свою тонкую красную свечку от голубого огонька лампады, висящей перед иконой святой великомученицы Варвары. В этот момент тонкая женская рука с такой же свечкой слева приблизилась к лампадке и замерла в ожидании. Роман отвел свою свечу с затеплившимся фитилем и, невольно повернув голову, глянул налево. Там стояла девушка лет восемнадцати в глухом темно-зеленом платье и такого же цвета шляпке, вуаль на которой была откинута наверх, открывая девичье лицо, светящееся той вдохновенной радостью праздника, которая посещает человека только в эти годы. Это лицо не было красивым, но очень милым и доверчивым, с мягкими правильными чертами. Радость, написанная на лице девушки, как и красота ее, тоже была не яркой, а тихой и глубокой, она вся словно светилась этой радостью, этим чистым и спокойным светом. Затепливши свечку, девушка стала смотреть пред собой своими радостными зелеными гла-зами, ее полуоткрытые губы, казалось, шептали слова молитв. Она была настолько зачарована происходящим, что, казалось, ничего не видела. Это ослепление юной души тотчас поразило Романа, живо напомнив его собственные восторги десятилетней давности, в зачарованном лице девушки он увидел себя. И, устыдившись своей недавней печали, тоски, он впервые за всю заутреню улыбнулся. А вокруг уже пели «Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ…», отец Агафон ходил по церкви с кадилом и громко сообщал радостно расступающемуся народу чудесную весть: – Христос воскресе! И народ – мужики, бабы, Антон Петрович, супруги Красновские, девушка с зелеными гла-зами – все отвечали радостно: – Воистину воскресе! Это радостное, искреннее, почти детское согласие этих разных по уму и по положению людей захватило Романа с прежней, хорошо знакомой в юные годы силою, и вместе со всеми он радостно отвечал: – Воистину воскресе! С каждым новым ответом светлый дух праздника все глубже и глубже входил в него, напрочь вытесняя все дурное, ненужное, мешающее, так что к концу службы Роман был совсем уж другим. Все неприятные, нагоняющие тоску мысли покинули его, уступив место чистому и воодушевленному состоянию… Выйдя из храма, полной грудью вдохнул он прохладный ночной воздух. – Христос воскресе, Роман Лексеич! – раздался рядом знакомый глуховатый голос. Роман обернулся. Перед ним стоял Парамоша Дуролом. В темноте его лицо казалось молодым и благообраз-ным. – Воистину воскресе, – ответил Роман и, приблизившись, трижды поцеловался с Парамо-ном. Почувствовав, что Дуролом кладет ему в руку прохладное крашеное яйцо, Роман безотчет-ным движением достал бумажник, вынул пять рублей, отдал Дуролому и пошел прочь. Расправя бумажку на грязной ладони, Дуролом поднес ее к лицу, вздрогнул и, размашисто перекрестившись, стал истово кланяться вслед Роману, бормоча: – Спаси Христос, Спаси Христос… А Роман быстро шел в темноте, не разбирая дороги, поглядывая на звезды и улыбаясь ноч-ному миру, только что встретившему Светлое Христово Воскресение. VIII Главным событием первого дня Пасхи, как и всегда, был праздничный обед у отца Агафона. Роман слегка опоздал и вошел в просторную столовую, являющуюся в то же время и гостиной, когда человек тридцать уже сидели за огромным дубовым столом. Отец Агафон, только что отслуживший вторую обедню, сидел во главе стола в лиловой праздничной рясе, красиво оттеняющей его белые волосы и бороду. Заметив вошедшего Романа, он приподнялся и, умилительно качая головой, направился к Роману. Роман подошел к о. Агафону и, проговорив: «Христос воскресе», трижды поцеловался с ним, вдохнув запах ладана, одеколона и лимонной водки. Обняв Романа за локоть и не переставая умилительно повторять: «Воистину воскресе, голубчик, воистину воскресе», о. |
