|
А тут я как мертвая. Роман молчал. Сердце его тяжело билось. С трудом разжав губы, он проговорил: – Я люблю Россию. Минуту она смотрела ему в глаза, потом, отпустив его руку, шагнула в сторону. Ее лицо в темноте казалось гипсовым слепком. – Прощай, – шепнули ее губы. Повернувшись, она пошла вдоль берега и вскоре скрылась в темноте, среди ивовых кустов. Роман долго стоял, вслушиваясь в звуки ее удаляющихся шагов, словно наблюдая за угасающим пламенем сгоревшей до конца свечи. Огонь их любви, три года назад горевший ярко и сильно, потух навсегда. IX Простившись с Зоей, Роман выкурил папиросу на берегу все той же безымянной крутояровской речки, бросил окурок в воду и направился домой не слишком прямой дорогой. Душе его было в эту ночь как-то легко и непривычно спокойно. В темноте мимо спящих изб, в которых спали нагулявшиеся хмельные крутояровцы, он шел со спокойствием местного призрака, дыша тьмой и тишиною. Невидимая неровная земля колебалась под ногами, звезды и тонкий месяц горели на безоблачном черно-синем небе. Дойдя до крайней избы, он свернул и двинулся через молодой березняк. Не успел он пройти двадцати шагов, как прямо впереди залаяла собака, а знакомый голос не слишком энергично осадил ее: – Тубо, Динка. Роман заметил темную фигуру и светлую собаку, переставшую лаять, но начавшую угро-жающе рычать. И снова этот очень знакомый вяло-пренебрежительный, но и язвительно-резкий голос обратился к собаке: – Тубо, дура. Это же шляпный человек. Эта фраза заставила Романа сразу же признать в темной фигуре крутояровского фельдшера Андрея Викторовича Клюгина. Андрей Викторович, видно, тоже узнал Романа и приветствовал его первый: – Если не ошибаюсь – Роман Алексеевич. Мое почтение. – Здравствуйте, Андрей Викторович! – с радостью проговорил Роман, подходя и пожимая узкую несильную руку Клюгина: – Христос Воскресе! – Здравствуйте, здравствуйте, – усмехнулся Клюгин, не отвечая на последнюю фразу Ро-мана. – Давно наслышан о вашем приезде, а встретиться довелось эвон где. Темно, хоть глаз ко-ли… – Да! – рассмеялся Роман. – Романтическая встреча. Вы уж простите меня, Андрей Вик-торович, что до сих пор не посетил вас. – Пустое, – вяло махнул рукой Клюгин, беря в зубы мундштук с горящей янтарным огоньком папиросой. Лицо его было трудно различимо в темноте, и Роману показалось, что он совсем не изменился за три года. – Пошла вперед! – Клюгин толкнул ногой обнюхивающую колени Романа собаку, и та послушно побежала прочь. – Второй год твержу дуре – нельзя лаять на шляпных людей, лай на шапочных, картузо-вых, фуражковых. Нет, не доходит… – Что же вы не были у отца Агафона? – спросил Роман и тут же пожалел, что спросил не подумавши: Клюгин переступал порог дома священника только в качестве фельдшера. – Во-первых, любезный Роман Алексеевич, меня туда никто не звал. Да и даже если б по-звали – не пошел. Вы, верно, забыли, в каких я отношениях с этими убогими Гаргантюа. – Признаться, вспомнил только теперь. – Вот-вот. Дядюшка ваш – забавный человек, тетушка мила. Рукавитинов – толковый малый, но педант, Красновские – фанфароны, а эти… – он презрительно махнул рукой, – тю-фяки с соломой. – Ну, вы их строго судите. Они милые, простые люди… – Вы только что от них? – Да. – А… – опять махнул рукой Клюгин. – Ну да бог с ними. Пойдемте-ка, коли мы уж встретились, ко мне да потолкуем. Выпьем моей фельдшерской настойки, а вы чего-нибудь рас-скажете. – Что ж, пойдемте, – согласился Роман. Клюгин взял его под руку, и они пошли в темноте. |
