|
Овсянка чистит клювик, царапая крест. Темнеет настолько, что все теряется меж белых стволов, смешиваясь в зеленом полумраке, и уже трудно прочесть надпись на кресте. Только крупно вырубленное имя покойного – РОМАН – различимо на большой перекладине, да и оно скоро пропадает в усиливающемся сумраке. Гремит уже над самой головой, бьют по листьям первые увесистые капли. Слышно, как де-ти весело бегут домой. Проходит еще несколько мгновений сумрачного затишья, и теплый, благодатный ливень обрушивается на притихшую землю. ЧАСТЬ ПЕРВАЯ I Поезд дернул в тот самый момент, когда Роман опустил свой пухлый, перетянутый ремня-ми чемодан на мокрый перрон. Короткий свисток заставил его оглянуться. Зеленые, забрызганные дождем вагоны трону-лись со скрипом, усатый проводник, стоящий в проеме двери, помахал рукой: – Зонтик-то раскройте, а то промокните! – Merсi! – ответно махнул ему Роман и стал раскрывать большой, черный китайский зонт с ручкой в форме драконьей головы. Кругом было все мокро – узкий деревянный перрон, перила, скамейка, голые, прямые, словно шпаги, ветви тополей с набухшими почками. Набирающий ход поезд снова засвистел, хлопнула железная дверь, замелькали зашторенные окна. Роман подошел к перилам, положил руку, затянутую в серую замшевую перчатку, на кра-шеное облупившееся дерево. Теплый дождь, первый дождь в этом году, мелким бисером сыпался на зонт, слабые поры-вы ветра качали тополя, несли водяную пыль. За перилами лежало просторное, запаханное с осени поле со следами снега, почти уже со-шедшего. Дальше было мелколесье – прозрачное, синеватое, растворяющееся в белесом утрен-нем воздухе. Вокруг не было ни души. «Значит, не встретил никто, – весело подумал Роман, – ну и прекрасно! Пойду через лес. Напрямик здесь три версты, это чудное путешествие». Сунув руку в карман своего светло-серого пальто, он достал часы. Было четверть восьмого. – А уже вовсю светло, – проговорил Роман вслух, подхватил чемодан и бодро зашагал к концу перрона, небрежно прикрывшись зонтиком, подставив свое молодое красивое лицо све-жему апрельскому воздуху. Роман был красив той красотой, которая встречается обычно у скандинавов, а в России именуется «немецкой». Его высокая, худощавая, слегка сутулая фигура с не очень широкими плечами всегда бросалась в глаза из-за чересчур размашистой и быстрой походки, выдающей характер искренний и порывистый. Белокурые волосы, выбивающиеся из-под светло-серой, как и пальто, шляпы были мягки, волнисты. Черты лица отличались правильностью, если не считать некоторой тяжеловатости подбородка и тонкости губ, в то же время имевших неуловимое дет-ское выражение полуулыбки, несоответствующее глубокому взгляду больших серо-голубых глаз. В свои тридцать два года Роман носил небольшие светлые, всегда аккуратно подстрижен-ные усы и такие же небольшие бакенбарды. Перрон быстро кончился деревянными ступеньками, и обутые в неглубокие калоши ботинки Романа пошли по мокрой, совсем недавно избавившейся от снега земле. Она была мягкой, словно губка, и испуганно прогибалась под тяжестью этого молодого, полного сил человека. Но не успел Роман пройти и десятка шагов, как справа из-за небольшого пристанционного сарая выехала телега, запряженная каурой широкогрудой лошадью, ведомой под уздцы таким же широким, коренастым, чернобородым мужиком, узнать которого Роман смог бы и за версту. От неожиданности он остановился, а чернобородый, лукаво скаля белые крепкие зубы, од-ной рукой ведя чавкающую копытами лошадь, другой же, прихватив кнут, приподнял мокрый лисий треух: – Здравия желаем, Роман Лексеич! – Аким… – только и проговорил Роман, опуская зонтик, а через мгновение уже тряс креп-кую смуглую руку Акима. – Аким! А я уж думал, никто не встретит! – Ну как можно, Роман Лексеич. |
