Вивиан протянул руку и уцепился за подол юбки Джудит. Он поднял к ней лицо, и, освещенное желтоватым пламенем тоненького фитилька, оно показалось Джудит таким слабым, юным, как у провинившегося мальчишки, умоляющего о смягчении наказания, не желающего покорно принять порку — расплату за дурной поступок. Лоб, которым Вивиан прислонялся к стене, был весь в пыли, а когда он тыльной стороной руки вытирал пот или слезы или и то и другое вместе, он размазал грязь и по щекам. В красивых светлых волосах запуталась паутина. Большие карие глаза, ставшие еще больше от тревоги, уставились на Джудит с отчаянной мольбой. Когда фитиль лампадки вспыхивал, в глазах Вивиана поблескивали золотистые искорки.

— Джудит, Джудит, прости меня! Я ведь мог хуже обойтись с тобой… мог бы взять тебя силой…

Она презрительно покачала головой:

— Нет, не мог. У тебя не хватило бы смелости. Ты слишком осторожен, а может быть, и порядочен, а может, и то и другое! Да если бы и хватило, это ничего бы не изменило, — произнесла она решительно и отвернулась, чтобы не видеть отчаяния и безутешного горя на этом юном лице. Ее кольнуло воспоминание о брате Эльюрике, страдавшем молча, без надежд и мольбы. — А теперь мы оба тут, я и ты, и ты понимаешь не хуже меня, что этому надо положить конец. Другого выхода нет — тебе придется отпустить меня.

— И ты погубишь меня! — прошептал Вивиан, обхватив свою золотоволосую голову руками.

— Я не желаю тебе зла, — устало сказала Джудит. — Все это натворил ты, не я.

— Знаю, знаю! Видит бог, как бы я хотел вернуть все на место! Джудит, помоги, помоги мне!

Вот к чему все свелось: унылое признание того, что он проиграл, что теперь не она, а он ее пленник, что он зависит от нее, просит вызволить его из ловушки, в которую попал по собственной вине. Вивиан положил голову женщине на колени и затрясся, словно от озноба. А она была так утомлена и так растеряна, что покорно подняла руку, положила ему на голову и стала гладить, успокаивая. Вдруг снаружи из-за спины Джудит донесся какой-то шум, словно что-то обломилось и упало на землю. Оба они замерли в ужасе. Шум был не слишком громкий, такой издает тяжелый предмет, с глухим стуком падающий в траву. Вивиан, дрожа, вскочил на ноги:

— Господи боже, что это?

Они затаили дыхание и прислушались. На мгновение воцарилась тишина. Потом оттуда, где на берегу реки стояла сукновальня, донесся громкий лай сидящего на цепи мастиффа. Через несколько минут лай зазвучал глуше, целеустремленнее — пес, спущенный с цепи, бросился в погоню.

Оказавшись на земле, Бертред тут же вскочил на ноги и на какой-то момент прислонился к стене, чтобы после столь неожиданного падения перевести дух и унять дрожь в ногах. В следующую минуту он услышал лай мастиффа.

Гонимый первым безотчетным движением, Бертред опрометью бросился было бежать вверх по холму к домам у проезжей дороги, однако, к своему ужасу, тут же понял, что собака несется быстрее и догонит его раньше, чем он успеет добраться до какого-нибудь укрытия. Река была ближе. Лучше повернуть, добежать до воды и переплыть на другую сторону, туда, где лес подходил к границе Гайи. В воде он вполне мог опередить пса, да и сторож, скорее всего, отзовет своего мастиффа и не станет продолжать преследование.